Я не хотел, чтобы он последовал за мной теперь, и вошел в «Хрустящий доллар». Там царил полумрак, к которому глаза привыкали не сразу. Музыки не было. Хотя я больше двух лет жил через дорогу, сюда я никогда не заходил. Бар оказался меньше, чем я думал, ― всего один ряд деревянных столов справа и длинная стойка с табуретами слева. Кабинок не было. За одним из столов сидел молчаливый пьяница лет пятидесяти в яркой гавайской рубашке, устремивший глаза куда-то в прошлое.
У стойки стояли двое, тихо о чем-то беседуя. Женщина выглядела как ветеран Норт-Трэйл, лица мужчины в помятом пиджаке я не видел.
Я подошел к стойке и заказал длинноволосому бармену неопределенного возраста ― от сорока до шестидесяти ― пиво «Будвайзер». Он дружелюбно улыбнулся, подмигнул и сказал:
― Момент.
Никакой музыки ― это было приятно. Я никогда не понимал, почему, если вы садитесь к кому-нибудь в машину или приходите домой, чтобы поговорить, люди включают музыку.
Телевизор над баром тоже не работал, и в зале было темно. Мне тут решительно нравилось, но вряд ли здесь такая же обстановка вечером, подумал я. Приходить в «Хрустящий доллар» следовало в середине дня. Надо запомнить.
― Есть телефон? ― спросил я, когда бармен вернулся с моим пивом.
― Там, возле сортира, ― кивнул он. ― Мелочь нужна?
Я посчитал. В кармане оставалось несколько четвертаков и еще чуть-чуть мелочи.
― Нет.
― Кивните мне, если захотите счет или еще один «буд».
― У вас нет музыки, ― сказал я.
― У нас так принято. Иногда включаем телевизор, когда показывают футбол. По воскресеньям и в понедельник вечером. Вечерами обычно тихо.
Он знал, что мне надо побыть одному, и перешел к мужчине и женщине. Это был настоящий бармен.
Я позвонил и вернулся допивать пиво.
Через десять минут моя кружка была пуста, я заплатил и оставил хорошие чаевые.
Подойдя к двери, я взглянул в сторону «ДК». Ангел закончил обедать и, вероятно, вернулся в «Бьюик», наблюдая за стоянкой и моей дверью. Я прошел назад по Мэйн-стрит и остановился у книжного магазина напротив кинотеатра «Голливуд-20».
Эймс подъехал на мотороллере через несколько минут. На нем была синяя куртка на «молнии» и шлем. Я сел сзади него, и он протянул мне второй, зеленый шлем.
По телефону я сказал ему, куда мы едем, но не объяснил зачем. На мотороллере слишком шумно, чтобы разговаривать. Я подождал, пока Эймс припаркуется на стоянке на Лонгбоут, куда мы добрались минут за пятнадцать. Он повернул ключ и пристегнул мотороллер цепочкой. Шагая рядом с Эймсом, я изложил свой план.
― Входим так же? ― спросил он.
― В тот раз получилось, ― сказал я. ― Сегодня должно быть легче.
На пруду за кустами вокруг Бич-Тайдс сегодня стояли две длинношеие птицы. Одна из них посмотрела на нас.
На пляж мы уже не пошли, теперь искать здание было не нужно. Мы огляделись и, не увидев никого из охраны, подошли сзади к дому, где находилась квартира Джона Пираннеса.
Никого не было видно. Из бассейна и с пляжа доносились голоса, но от них нас отделяли пригорок, клумба с красными цветами и тропические деревья.
― Здесь, ― сказал я. ― Так?
Мы стояли в высокой траве. Эймс взглянул наверх.
― Так, ― подтвердил он.
― Сколько же нам тут ползать! ― сказал я.
― Что поделаешь, ― ответил Эймс.
Мы нагнулись и стали шарить в траве руками. За двадцать минут я нашел мяч для гольфа, мокрый футляр от очков и маленький муравейник, обитатели которого успели покусать меня. Живот болел уже меньше, но нагибаться все равно было больно.
― Ничего, ― констатировал я, глядя на Эймса.
Он посмотрел на небо.
― Пока светло.
Еще через пятнадцать минут Эймс нашел то, что мы искали, ярдах в пятнадцати от дома, возле высокой пальмы, на самом видном месте. Он показал пальцем, я достал из кармана пластиковый пакет с застежкой и, подняв пистолет за барабан, опустил его в пакет.
Через полчаса мы снова были в городе. В последнее время я не переставал благодарить Эймса и сейчас сделал это опять.
― Я в твоем распоряжении, ― сказал он, принимая от меня зеленый шлем. ― Я твой должник.
― Ты давно отплатил мне, ― парировал я.
― Ты мне нравишься, ― ответил он.
― Ты мне тоже, Эймс.
Он посмотрел на меня своими серьезными серыми глазами.
― Мы друзья, ― произнес он. ― У меня было всего три друга за всю мою жизнь.
― Мы друзья, ― сказал я, и он нырнул в поток машин. Люди, стоявшие в очереди за билетами на ранний киносеанс, с ужасом посмотрели ему вслед.
Я дошел до «ДК», взял у Дон колу и вернулся к себе в офис.
Мое окно было загорожено фанерным листом. Я вошел, закрыл за собой дверь, включил свет, положил пакет с пистолетом на стол и сел. Лабораторный анализ мне не требовался, я знал, что увижу.
Я сделал один телефонный звонок и договорился о встрече.
Потом положил пакет с пистолетом под комод и лег на кровать. Шум машин на Триста первой усыпил меня. Снов я не видел, а если видел, то не запомнил.
Проснулся я оттого, что за окном кто-то громко ругался.
Мокрый от пота и плохо соображая, я сполз с кровати, встал на колени и сунул руку под шкаф, чтобы убедиться, что предшествующие события произошли не во сне. Пистолет был на месте, в пакете. Я подошел к окну, встал у телевизора, раздвинул занавески и увидел мужчину и женщину лет двадцати с небольшим. Они стояли на стоянке и о чем-то спорили.
Растрепанная женщина в замызганной одежде держала на руках годовалого ребенка с соской. Младенец глядел на мужчину, который был, очевидно, его отцом, а тот показывал на женщину пальцем и громко кричал. На голове у него была бейсбольная кепка.