— Сделались ли они невидимы или исчезли навеки, даже из удивительной памяти нашей крови, из этих крошечных искорок, доставшихся нам от предков, что таят в себе душу нашего рода? Можно ли сказать, что они не существовали и не будут существовать никогда? Но во вселенных было множество странных вещей еще до того, как предки наши выволокли свои плавники на вспененный берег…
Эльрик усмехнулся, ибо память его расы уходила корнями куда глубже, нежели человеческая, по крайней мере в его собственном мире. Предки его некогда бежали через миры и вселенные, спасаясь от последствий катастрофы, которую сами же, возможно, и вызвали.
Воспоминания следуют за воспоминаниями, воспоминания побеждают воспоминания; некоторые из них мы изгоняем в богатые миры собственного воображения — но это не значит, что вещи эти не существовали, не могут или не будут когда-либо существовать — они существуют! Существуют!
Последний из мелнибонэйцев думает об истории и преданиях своего народа и рассказывает друзьям-людям некоторые из них, и однажды писец запишет его слова, порождая тем самым новые бесчисленные мифы, легенды и суеверия, и так зерно дочеловеческой памяти дойдет и до нас, из крови в кровь, из жизни в жизнь. А циклы вращаются, кружатся и пересекаются в самых непредсказуемых точках среди бесконечных вероятностей, парадоксов и совпадении, и так одно предание порождает другое, а невинная шутка дает жизнь целым эпосам. Так мы влияем на будущее, прошлое и настоящее, на все их бесчисленные возможности. Так все мы несем ответственность друг за друга, через мириады измерений времени и пространства, что составляют множественную вселенную…
— Любовь, — произносит Фаллогард Пфатт, оторвавший наконец взор от видения, — вот наше единственное оружие против энтропии…
— Если не будет равновесия Закона и Хаоса… — Уэлдрейк откусывает кусочек сыра, мимоходом гадая, какой из запуганных народов по обочинам Дороги произвел его, — …мы лишимся самой возможности выбора. Это удивительный парадокс борьбы Владык Высших Миров. Если один из них возобладает, мы утратим половину того, чем владеем. Порой мне трудно удержаться от мысли, что судьбы наши — в руках существ не разумнее какихнибудь бобров!
— Власть и разум никогда не питались из одного источника, — шепчет Роза, на миг оторвавшись от собственных мыслей. — Зачастую к власти рвутся глупцы, озадаченные, почему к ним так немилосердна госпожа Удача. Кто вправе винить этих болванов? Их оскорбляет непредсказуемость Природы. Возможно, боги чувствуют то же самое? Возможно, они подвергают нас ужасным испытанием, лишь потому что чувствуют наше превосходство? Может быть, они погрязли в старческом слабоумии и забыли смысл заключенного в древности перемирия?
— В одном вы правы, сударыня, — поддержал ее Эльрик. — Природа и впрямь раздает силу с той же бессмысленной неразборчивостью, что ум, красоту или богатство!
— Поэтому перед человечеством и стоит задача, — выспренне говорит Уэлдрейк, выдавая свое происхождение, — исправить допущенные Природой ошибки. Поэтому наша обязанность — помогать тем, кого Природа создала бедными, больными или ущербными в любом ином отношении. Если мы не делаем этого, полагаю, тем самым мы уклоняемся от своего прямого долга. Разумеется, — добавил он поспешно, — я говорю как агностик. Поймите правильно, я чистой воды радикал. Но мне представляется, Парацельс был прав, утверждая…
Но Роза, успевшая поднатореть в этом искусстве, не дала беседе погрязнуть в бесплодных абстракциях, осведомившись у старушки Пфатт, не желает ли та еще сыра.
— На сегодня сыра довольно, — загадочно отозвалась та, но улыбка ее была вполне дружелюбной. — Только вперед. Только вперед. Шаг за шагом идут бродяги. Шаг за шагом, шаг за шагом. Все идут, дорогая моя, надеются убежать от проклятия. Ничего не меняется. Поколение за поколением. Одна несправедливость за другой, и подпитывается третьей. Шаг за шагом идут бродяги. Только вперед. Только вперед… — И она вновь погрузилась в молчание.
— О, такое скверно устроенное общество, сударь! — Сын ее понимающе закивал и одобрительно взмахнул печеньем. — Скверно! Все сплошная ложь, сударь. Удивительное надувательство, этот «вольный народ», который все время движется, но никогда не меняется! Согласитесь, ведь это и есть подлинный упадок, сударь.