— Остановить Страну Цыган! — Фаллогард Пфатт издевательски расхохотался, а затем добавил с подчеркнутой серьезностью: — Будьте осторожны, мой дорогой. Здесь вы в кругу друзей, но в ином обществе такие мысли почитают за ересь! Так что молчите, сударь! Молчите!
— Молчать! К этому не устает призывать любая Тирания! Тирания рычит: «Молчите!» — даже своим рыдающим жертвам, даже когда слышит, как стонут и молят о пощаде раздавленные ее железной пятой миллионы. Это падаль, которой черви придают подобие Жизни, труп, трепещущий под весом личинок, гнилой остов идеальной Свободы… Вольная Страна Цыган — это чудовищная ложь! Движение, сударь, это еще не Свобода! — выдохнул разъяренный Уэлдрейк.
Краем глаза Эльрик видел, что Роза поднялась и вышла из комнаты: должно быть, бурные дебаты прискучили ей.
— Колесо Времени со скрежетом вращает миллионы зубцов, которые цепляют другие миллионы, и так до бесконечности… или почти до бесконечности. — Фаллогард Пфатт опасливо покосился на свою матушку, которая вновь смежила очи. — Смертные — лишь его пленники и служители. Такова истина, и никуда от этого не денешься.
— Человеку доступно отражать истину или пытаться смягчить ее, — заметил на это Эльрик. — А иногда можно даже попытаться что-то изменить…
Уэлдрейк отхлебывает из наполненного до краев бокала.
— В моем мире, сударь, истина считалась неизменной и никто не посмел бы утверждать, будто реальность такова, какой нам кажется в этот момент. Мне тяжело слушать такие суждения. Более того, сударь, признаюсь, они тревожат меня. Не то чтобы я был не в силах оценить всей их прелести, равно как и того оптимизма, что вы, на свой манер, выражаете. Просто меня учили доверять своим чувствам и верить, что мироздание в основе своей прекрасно и неизменно, опирается на непреложные естественные законы и в чем-то подобно машине, бесконечно сложной и хитроумной, но все же разумно устроенной. Такова, сударь, Природа, которую я восхвалял и которой поклонялся, подобно тому, как иные поклоняются божеству. То же, что предлагаете вы, кажется мне шагом назад. Эти понятия близки устаревшим идеям алхимиков.
И дискуссия продолжалась, покуда спорщики не устали от звука собственных голосов и постель не показалась им желанным убежищем.
Лампа в руке Эльрика отбрасывала огромные тени на стены лестницы. Ему вспомнилось почему-то, как внезапно покинула их сегодня Роза. Неприятно было думать, что что-то могло обидеть ее. Хотя обычно подобные соображения едва ли пришли бы на ум альбиносу, но к этой женщине он питал истинное уважение и восхищался не только ее умом и красотой. От нее неуловимо веяло покоем, подобным тому, что Эльрику довелось испытать лишь в Танелорне. Трудно поверить, чтобы столь целостная натура всю себя посвятила грубой мести!
В крохотной комнатке, что он выбрал для себя, — размерами не больше шкафа, — где едва умещалась кровать, мелнибонэец стал готовиться ко сну. Все пока что шло к лучшему. Пфатты согласились помочь им в их поисках насколько хватит сил. Тем временем альбиносу требовался отдых. Он смертельно устал и смертельно тосковал по миру, что был утрачен им навсегда. По миру, который он разрушил своими руками.
Альбинос спит, и его бледное тело мечется на ложе; с алых чувственных губ срывается стон, и вдруг красные глаза широко распахиваются, с тревогой всматриваясь в непроглядную тьму.
— Эльрик, — зовет его голос, полный древней ярости и боли, — сын мой. Отыскал ли ты мою душу? Мне плохо здесь. Здесь холодно. И одиноко. Скоро, хочу я того или нет, мне придется войти в твое тело. Я соединюсь с тобой, и мы навеки будем связаны воедино…
Эльрик просыпается с воплем, что заполняет беспредельную пустоту вокруг, и собственный крик отдается у него в ушах, и в унисон ему доносится другой вопль, так что оба они кричат в один голос, и он ищет лицо отца, но это не отец…
Это старуха — мудрая и любящая, знающая и добрая — вопит, словно обезумевшая, будто в тисках самой страшной пытки, кричит: «НЕТ!»… кричит: «СТОЙТЕ!»:.. кричит: «ОНИ ПАДАЮТ… О, АСТАРТА, ОНИ ПАДАЮТ!»
Кричит старая Пфатт. Матушке Пфатт явилось видение столь невыносимой отчетливости, что даже криком она не в силах облегчить боль. И она замолкает.
И Эльрик смолкает тоже.
И весь мир смолкает, если не считать рокота громадных колес, мерного топота ног, без остановки идущих по дороге…
«СТОЙТЕ!» — кричит принц-альбинос, сам не зная, что делает. Ему досталась лишь крохотная частичка видения старой Пфатт…