Пятый склоняется над телом Восьмого и,приподняв его кулон, сжимает украшение в кулаке. Его Наследие — Экстерна (так он называл его; когда кожа приобретает свойства того, чего он касается) — активизируется, и кожа Пятого начинает мерцать кобальтовой синевой лоралита. Спустя мгновение, он со вздохом отпускает кулон, и его кожа возвращается в норму.
—Впрочем, возможно,промыли мозги мне? Разве не это вы мне говорили? — Пятый тихо усмехается, затем тянется к повязке на выколотом глазу и аккуратно ее поправляет. — Они забили нам головы всем этим дерьмом — Старейшины, Великая Книга. Все эти правила о том, кем мы должны стать. Но плевать я хотел на все это. Я просто пытаюсь выжить.
Чувствую, как рука Девятого начинает потеть.Похоже, он изо всех сил сдерживается,чтобы не кинуться на Пятого. Тем временем, Марина перестает излучать смертельный холод, исходивший от нее еще минуту назад, вероятно потому что развернувшаяся перед нами сцена так бессмысленна и жалка. Если речь Пятого — явно адресованная нам —что-то и открыла, так только то, что он окончательно спятил.
Пятый аккуратно стирает какое-то пятнышко со лба Восьмого, а затем мотает головой.
— Так или иначе, я лишь хочу сказать… прости меня, Восьмой, — произносит Пятый все тем же поучительным тоном,в котором все-таки проскальзывает искренность. — Я знаю, что это лишь слова. Теперь мне всю жизнь ходить с клеймом труса, предателя и убийцы. Этого уже не исправишь. Просто знай: мне жаль, что все так вышло.
Кто-то прокашливается у нас за спинами. Мы были так поглощены безумным монологом Пятого (как и он сам), что не заметили, как вошел могадорский офицер. Он настороженно смотрит на Пятого, застыв по стойке «смирно». Глядя на него, стоящего словно солдат на рапорте, мне приходит в голову, что этот могадорец и впрямь может подчиняться приказам Пятого. Если дело обстоит именно так, то ему должно быть это отвратительно.
— Мы закончили погрузку, — говорит офицер.
Мог ждет, пока Пятый его заметит, но тот молчит, пауза затягивается,в воздухе повисает неловкость. Пятый по-прежнему стоит, сгорбившись над телом Восьмого, и размеренно дышит. Я подбираюсь, гадая, окончился ли его странный спектакль и не собирается ли он теперь поднять тревогу.
Могадорский офицер даже не старается скрыть, как сильно его раздражает молчание Пятого.
— Одна из поисковых групп до сих пор не вышла на связь, — продолжает он. — И у механиков возникли сложности с починкой одного из разведывательных кораблей.
Пятый вздыхает.
— Ничего страшного, — говорит он. — Оставим их тут.
— Именно такие распоряжения я и отдал, — отвечает офицер, не слишком деликатно подчеркивая свою власть. — Вы готовы к отлету?
Пятый поворачивается к могадорцу, в уцелевшем глазу мелькает зловещий огонек.
— Да. Давайте убираться отсюда.
Пятый издевательски ленивой походкой идет к дверям ангара. Мы стоим в стороне, наблюдая за происходящим, и не издаем ни звука. Офицер приподнимает бровь,не отступая с пути Пятого.
—Ничего не забыли? —интересуется офицер, когда они оказываются практически нос к носу.
Пятый чешет голову.
—А?
— Тело, — раздраженно говорит офицер. —Вам поручено доставить тело лориенца. И кулон.
— Ах, это, — отвечает Пятый и оглядывается на металлический стол, где покоится Восьмой. — Тело пропало, капитан. Похоже, сюда пролезли Гвардейцы и выкрали его. Это единственное объяснение.
Могадорский капитан теряет дар речи. Он медленно вытягивает шею и смотрит мимо Пятого на стол, где все так же лежит тело Восьмого, потом переводит изучающий взгляд на лицо Пятого, и раздраженно сужает глаза.
— Это какая-то игра, лориенец? — шипит капитан. — Или ты уже ослеп на оба глаза? Гвардеец на месте.
Пятый игнорирует оскорбление и,качая капитану головой,пощелкивает языком.
— И случилось все в твое дежурство, кстати,— говорит Пятый. —Ты позволил им утащить военный трофей прямо у себя из-подноса. По сути, это измена, приятель. И ты знаешь, какое за это полагается наказание.
Могадорец открывает рот для очередного недоверчивого возражения, но его обрывает металлический скрип —из-под рукава Пятого выскакивает клинок. Острие без колебаний вонзается офицеру в подбородок и дальше прямо в мозг. Прежде, чем мог рассыпается, на его лице появляется выражение полного изумления.
Пятый не двигается, пока мог превращается в пепел. В отличие от всех остальных, этот распадается гораздо медленнее, и, когда все заканчивается, на полу остаются лежать острые кости, торчащие из скомканной формы. Пятый задвигает клинок обратно в механизм на запястье и отшвыривает останки офицера подальше от двери. Затем тщательно отряхивается и поправляет свой мундир.
Пятый стоит к нам в профиль,и мы видим только тот глаз, что закрыт марлевой повязкой. Поэтому, нелегко понять выражение его лица.
— Удачи, —произносит он, а затем проходит через двери ангара, прикрывая их за собой.
Около минуты мы втроем сохраняем полную тишину и неподвижность, немного опасаясь того, что в следующую секунду сюда ворвется отряд могов. В конце концов, Девятый вырывает у меня свою руку и становится видимым.
— Так. И что это за бредятина сейчас была?!— восклицает он. — Этот телепузик пытался только что помириться или просто окончательно впал в маразм?
—Без разницы, — отвечаю я. —Главное — Восьмой у нас. С Пятым разберемся в следующий раз.
— Он одинок и потерян, — мягко говорит Марина, тоже отпуская мою руку. Она замечает, как я потираю ее, пытаясь согреть, ведь от нее все еще веет холодком, и хмурится. — Прости, Шестая. Он меня вывел.
Я отмахиваюсь, не желая сейчас вникать в проблему контроля Наследия Марины. На цыпочках подхожу к дверям ангара, между которых осталась щель, и успеваю увидеть, как Пятый поднимается по трапу на военный корабль, последним восходя на борт. Как только он исчезает внутри, трап втягивается в нижнюю часть корабля, и гигантское судно начинает подниматься вверх; его двигатели работают очень мягко, что при его размерах кажется невозможным. Когда он достигает определенной высоты, его поверхность начинает мерцать, и мне становится трудно различать его на фоне розового облака. Огромные, практически бесшумные, оборудованные каким-то устройством невидимости, — и как мы должны сражаться против чего-то подобного?
—Такое чувство, будто тебе и правда его жаль, — говорит Девятый Марине.
—Еще чего!— огрызается она, но я слышу в ее голосе некоторое сомнение —даже в этом грубом образе, которым она прикрывается,имеются дефекты. — Я… ты видел его глаз?
—Ты проту дыру в башке, которую он залепил пластырем?— отвечает Девятый. —Скоро чувак обзаведется еще несколькими.