Марина прочищает горло и подходит ближе к колодцу. В ее глазах слезы. Она тянется к существу, словно хочет схватить его за руки и убедиться, что оно реально.
— Восьмой? Это ты? — ее голос еле слышен за пульсацией в глубине колодца.
Существо обращает взор на Марину и хмурится:
— Нет, дочка. Мне жаль, но твоего друга больше нет.
Плечи Марины опускаются в разочаровании. То, что находится в теле Восьмого, тянется к ней, чтобы успокоить, но между ними начинает трещать энергия, и в итоге оно возвращается назад.
— Он теперь со мной, — мягко произносит существо, — и оказывает мне большую услугу, позволяя говорить через него. У меня очень долго не было такой возможности.
— Вы — это Лориен? — спрашиваю я, справившись с голосом. — Вы как бы… вся планета?
Существо как будто обдумывает мой вопрос. Сквозь тонкую ткань футболки Восьмого просвечивают сияющая рана. Она светится синим кобальтом, как и все его, наполненное энергией, тело. Оно ее источает.
— Да, когда-то меня звали и так, — отвечает оно и поводит рукой в сторону светящейся на стенах резьбы. — А в других местах у меня были другие имена. Теперь, на этой планете меня назовут как-то еще.
— Вы бог! — выдыхает Марина.
— Нет. Я — это просто я.
Я киваю. Бог или нет, нам нужна его помощь. Нет времени для загадок. Я вдруг чувствую себя очень, очень уставшей от наскальных рисунков, пророчеств и светящихся людей.
— Вы знаете что происходит? — спрашиваю я Восьмого, то есть Лориен, или кем бы оно там ни было. — Могадорцы начали вторжение.
Глаза существа снова поворачиваются к Адаму:
— Как я погляжу — не все.
Тому похоже не по себе. Существо быстро отводит взгляд и устремляет его к потолку, словно сверкающие глаза могут видеть сквозь храм и за его пределы. Будто оно может видеть все.
— Да, они близко, — в его гулком голосе слышна озадаченность предстоящим могадорским вторжением. — Их лидер преследовал меня с давних времен. Ваши Старейшины предвидели падение Лориена и постарались меня защитить. Они спрятали меня здесь, в надежде, что это его задержит.
— На деле вышло не так круто, — отвечаю я, и получаю от Марины толчок локтем.
Глаза существа снова медленно обращаются к потолку. Глубокая печаль на мгновение касается его лица.
— Так много моих детей ушли навсегда, — задумчиво произносит оно. — Думаю, теперь вы — Старейшины Лориена, если, конечно, такое понятие еще существует.
— Мы — Гвардейцы, — поправляю я эту миллиардолетнюю, богоподобную, энергетическую силу. Не, ну а хрена ли мы перлись в эту даль? — И нам нужна ваша помощь.
Существо только усмехается:
— Мне это все равно, дочка. Старейшины, Гвардейцы, Чепаны — эти слова выбрали лориенцы, чтобы понять мои дары. И их не обязаны так называть здесь. Вообще не обязаны как-то называть, — оно делает задумчивую паузу. — А что до помощи, так даже и не знаю что я могу предложить, дитя.
Все больше путаницы, все больше загадок. Нет, я не ждала, что поход к Святилищу пройдет, как в шутке Девятого — мы раскопаем страшенную неведомую силу, которая замочит всех могадорцев. Но я ожидала увидеть нечто способное помочь. Может, наши друзья гибнут прямо сейчас в первой волне могадорского вторжения, а я тут веду светскую беседу с раздражающе загадочным бессмертным!
— Этого не достаточно, — говорю я.
В отчаянии, шагаю к существу. Вокруг меня трещит энергия. Я чувствую, как мои волосы встают дыбом от статики.
— Шестая, — шепчет Адам, — осторожнее!
Я игнорирую его и на повышенных тонах кричу всесильному Лориену:
— Мы столько прошли, чтобы тебя пробудить! Мы потеряли друзей! Можешь ты сделать хоть что-нибудь? Или тебе пофиг, что Сетракус Ра пройдется маршем и разнесет планету? Поубивает здесь все живое? Охота полюбоваться этим во второй раз?
Существо нахмуривается. Во лбу Восьмого открывается трещина, из которой льется энергия. Марина зажимает рот ладонями, но умудряется не закричать. Все это выглядит, как если бы тело Восьмого было пустым и заполняющая его энергия постепенно разрушала оболочку.
— Прости, дитя, — обращается Восьмой к Марине. — Эта форма долго не выдержит.
Потом оно снова поворачивается ко мне. Нет никаких признаков, что мои слова его задели или вообще как-то на него подействовали. Голос существа такой же мелодичный и невозмутимый, как и прежде.
— Я не одобряю бессмысленное разрушение жизни, — поясняет оно. — Но и не сдаюсь на волю рока. Я не сужу. Если вселенной станет угодно прекратить мое существование, оно прекратится. А пока я лишь наделяю своими дарами тех, кто для них открыт.