— Неужели вырвется? — сокрушалась она.
— Пустяки! Это невозможно! — отвечал Дургаль–Саиб, вынимая из–за пояса пистолет с длинным дулом, украшенный коралловой ручкой в серебряной оправе.
Он взвел курок.
В это время борьба на городской площади переместилась к берегу священного Ганга. Джордж, стоя спиной к перилам набережной отступал перед натиском разъяренной толпы. Первый ряд нападающих отступил, но страшный напор толпы снова приблизил организаторов расправы к арестанту.
Джордж увидел совсем близко от себя искаженные злобой лица индусов. Они почти уже прикасались к нему, он чувствовал на своем лице огненное дыхание ненависти. Мнение Казиля было вполне справедливо: он мог убить пятерых, десятерых, мог, если повезет, сделать из трупов целый вал, но все–таки не выбраться живым из этой передряги.
Он очень дорожил своей жизнью, так как ее смыслом с недавних пор стало только одно желание: мстить. Вместо того, чтобы отбиваться от нападающих, он воспользовался мгновением и ловко вскочил на каменный парапет моста, закричав:
— Ну, смельчаки, кто хочет последовать за мной?
Затем быстро повернулся спиной к наседавшим и, не задумываясь, бросился в реку, в блестевшую внизу воду.
Толпа испустила яростный вопль. Джелла схватила руку Дургаль–Саиба.
— Стреляйте! — приказала она, и раджа спустил курок. Выстрел прозвучал в тот самый момент, когда Джордж уже почти коснулся темных волн Ганга.
Джелла вопросительно взглянула на раджу.
— Я не даю промаха по летящей ласточке, — проговорил он, — не сомневайтесь, принцесса, он перестал жить, я никогда не даю промаха.
Про себя же Дургаль–Саиб подумал: «Я свободен теперь от соперника и претендента на руку мисс Марии Бюртель!»
«Я отмщена, — подумала в свою очередь принцесса, — но не успокоюсь до тех пор, пока не погибнет та, которая отняла у меня его сердце, пока не погибнет Мария Бюртель!»
В воображении двух ужасных существ образ молодой девушки возник одновременно, при этом одно из них должно было преследовать эту девушку любовью, а другое — ненавистью.
Что станет с ангелом между двух демонов?
Глава 13. Неожиданное посещение
Спустя два часа после описанных нами событий произошло нечто интересное и на загородней даче сэра Джона Малькольма.
Воспитанницы покойного владельца дома Мария и Эва сидели в большой зале нижнего этажа, служившей гостиной, возле больших окон, выходящих на веранду и в сад. Обе они, одетые в белые платья, сидели перед маленьким столиком, кроя для себя траурные платья, но дело их шло неспоро, потому что часто набегавшие слезы застилали им глаза, навертываясь на их опухшие и покрасневшие веки. Девушки молчали. Да и о чем можно было говорить? Сердца их, переполненные печалью, без лишних слов понимали друг друга.
Вдруг рыдания вырвались из груди Эвы, и она бросила работу. Встав со своего места и подойдя к окну, она устремила взор на разбросанные внизу склона деревья, совершенно не видя их.
— Что с тобой? — спросила Мария через несколько минут, в течение которых она не решалась прервать печальные думы сестры.
Слова эти заставили вздрогнуть Эву, как будто пробудив ее от глубокого сна, и она обернулась.
— О чем ты спросила, Мария? — сказала она тихим голосом.
— Ты никого не видишь на дороге?
Эва взглянула на аллею, извивавшуюся по склону холма между цветущими деревьями, и также тихо ответила:
— Никого!
И возвратилась на старое место возле сестры.
— Скоро наступит ночь, — заметила с тоской Мария, — меня очень пугает это бесконечное отсутствие.
— Чего ты опасаешься?
— И сама не знаю, но мне страшно.
— Эдвард и Джордж вместе, кроме того, с ними доктор Дьедоннэ, что же может случиться с ними? Тем более, тебе известно, что они пошли во дворец лорда Сингльтона.
— Да, я знаю это, но мне кажется непонятным, зачем бы губернатору задерживать их так долго. Почему не возвращаются они? Почему не дают о себе знать?
— Быть может, им удалось напасть на след убийц?
— Помоги–то Бог! — воскликнула Мария, воздев к небу свои покрасневшие глаза.
— Если это произошло, то, наверное, уже начато и судебное следствие, при котором необходимо участие сыновей покойного. Теперь ты понимаешь, что отсутствие их не заключает в себе ничего такого, что могло бы тревожить нас.
Мария с любовью прижала к своей груди голову сестры и несколько раз ее поцеловала.
— Милая Эва, ты стараешься успокоить меня, — проговорила она, — но тебе не удается это, ведь я вижу, что ты и сама не менее меня встревожена.
— Уверяю тебя…
— Зачем мне напрасно тревожиться, — перебила Мария.
— Я научилась многое понимать без слов, я вижу, как ты побледнела, ты страдаешь не менее меня. Расскажи мне о твоих тревогах, о мыслях, которые мучают, и тебе будет легче. Тогда не придется обманывать себя. Открой мне, что у тебя на душе.
При этих словах Эва не могла больше сдерживать слез, она обняла Марию и проговорила сквозь рыдания.
— Да, я страдаю… я боюсь… и меня волнует какое–то роковое предчувствие…
— Ну что, вот видишь, ты испытываешь то же, что и я! — успокоила ее Мария. — Ты боишься, что грозовая туча, набежавшая на нас, принесет беду и им?
— Действительно, я опасаюсь этого…
— И страх твой не беспричинен. Мне думается, что мы еще до глубины души не осознали, каковы изменения в наши судьбы принесет смерть человека, который был любим нами, который был нам фактически отцом. Тревожит то, что на нас снова обрушится несчастье, но больше всего я боюсь того, что оно задавит нас.
Но эти слова Эва ответила испуганно:
— О! Тогда мы погибнем!
— Господь, если его воле будет угодно, защитит нас, сестра, будем надеяться на него, и теперь помолимся, чтобы он спас и оградил нас своей всемогущей десницей!
— Помолимся, Мария.
Два невинных сердца устремились в мольбе к небу, два нежных голоса соединились в трогательной, беззаветной мольбе, которая не могла не достигнуть престола Всевышнего.
Медленно, но неотвратимо наступала ночь. Окрестность обволакивала мгла. Раздался тихий стук в дверь. Девушки вздрогнули. Мария спросила:
— Кто там?
— Это я, мисс, — ответил детский голосок, — это я, Скиндия.
— Войди.
Дверь отворилась, и на пороге появилась служанка. Это было хорошенькое юное создание лет пятнадцати с красиво очерченным овалом лица, правильными чертами, золотистым цветом кожи и большими черными глазами. Густые черные волосы волнами рассыпались по ее плечам.
Скиндия внесла в комнату два серебряных подсвечника с вставленными в них свечами, которые поспешила поставить на стол. Осветив комнату, она поглядела на Марию, ожидая, что барышня обратится к ней с вопросом.
— Что хочешь ты, Скиндия? — спросила ее Мария, все опасения которой и смутный беспричинный страх внезапно рассеялись при виде молоденькой и старательной служанки.
Скиндия ответила на своеобразном, ломаном английском языке, напоминающем разговор колониальных негров.
— Там, у подъезда, паланкин, весь в золоте, так и блещет великолепием.
— Паланкин у подъезда? — повторила изумленная Мария.
— А в паланкине богатая дама в роскошном платье.
— Кто она?
— Не знаю, я спросила ее об этом, но она не захотела отвечать, а лицо ее было закрыто густой вуалью.
— Что ей надо?
— Видеть вас, мисс…
— Нас? — удивились обе сестры.
— Да вас, она выразила желание видеть мисс Марию и Эву совершенно ясно.
— Мы не в силах принимать теперь кого бы то ни было, — заметила Мария.
— Знаю, — ответила Скиндия, — потому я и сказала ей: «Барышень нет дома». А она настаивала, говоря, что ей необходимо вас видеть.
— Я удивлена, — заметила Мария, — этому посещению незнакомки, тем более, что в доме нашем покойник.
— Быть может, — с робостью заметила Эва, — она принесла какие–нибудь известия.