Бобров, который из-за своего скудоумия считал себя хозяином области и вправду ничего не замечал, что им ненавязчиво управляют, очень обиделся.
— Ах, так! — закричал он. — Ну, погоди! И это все после того, что я для тебя сделал! Хотел тебя за уши в элиту втащить, а ты…
— В какую элиту? — усмехнулся Никитин. — Ты бредишь! В когорту воров? В клан этот? Не надо! Обойдусь! Сам целуйся со своими…
Он что-то сказал, с кем именно целоваться Боброву, но губернатор не услышал того обидного слова, которое Никитин присовокупил к своей последней фразе. Но догадался по смыслу.
Красный от гнева губернатор метнул телефон в стену и, брызжа слюной, завопил:
— Рябиновский!!!
Тот появился незамедлительно из приемной директора Дворца культуры. Рябиновский, который подслушал по параллельному телефону разговор Никитина с Бобровым, сделал вид недоуменный и внимательный. Бобров вскочил из-за стола, сметнул все бумаги работника самодеятельного искусства на пол и пнул ногой кресло.
— В порошок сотру! — завопил он.
— Кого? — с деланым интересом вопросил Рябиновский, ведь он уже знал, кого губернатор имеет в виду.
Бобров успокоился и сел за стол.
— Знаешь что, Ко-Ко, надо наказать как-то Никитина, — мрачно произнёс он, — чтобы неповадно ему было так себя вести! Распустился!
— Как это «наказать»? — как бы выразил несогласие Рябиновский. — Никитин — это же ваш лучший друг!
— Я тоже так думал, — буркнул Бобров, — а он вот так… Ладно… надо проучить его за дерзость, чтобы впоследствии придерживал свой язык.
Доктор наук, который в душе торжествовал, скроил сочувственную мину и намекнул:
— Неплохо бы заставить его извиниться перед Лазаревым. Депутат сильно обиделся. Слыхано ли, прилюдно обвинил уважаемого человека в воровстве. Если он не извинится, то Лазарев не пролоббирует наши интересы в Думе, а этот факт нам сильно повредит. Вы же знаете.
— Не будет он извиняться, я его знаю, — ответил Бобров, — не будет, и все тут.
— Можно заставить, — намекнул Рябиновский, — можно, если постараться.
— Как это ты его заставишь? — спросил Бобров. — Что ты сделаешь?
Рябиновский, который был давно готов к этому разговору, подсел к столу напротив Боброва и сказал:
— Я копался как-то в бумагах этого самого Никитина на право его владения фабрикой. Есть там кое-какие непорядки в оформлении. Оно и понятно, делалось все в начале перестройки, что-то потерялось, законы изменились.
— Ну и что? — не понял Бобров, даже не осознав того, а зачем доктору наук было копаться в делах Никитина. Бобров был слишком прост для того, чтобы заподозрить подвох.
— А то, что, если мы грамотно подцепим его, — сказал Рябиновский, — то можем его фабрики-то лишить. Оставить его голым и босым.
— Не слишком ли это много за то, что он сделал? — нахмурился Бобров. — Подумаешь, сказал депутату про машины. Ясно, что Лазарев не на зарплату себе джипы покупает! Никитина пугнуть надо, а не разорять, понял?
— Мы лишать его фабрики не будем, — поменяв тактику, убедительно втер губернатору Рябиновский. — Документы подготовим и поставим его перед фактом, что, мол, либо извинишься перед влиятельным человеком, либо тогда нам придется решиться на этот непростой шаг.
Бобров потер вспотевший лоб и спросил:
— А что, если он не извинится?
— Тогда мы не получим от Лазарева субсидии, — ответил Рябиновский, — миллиарды рублей, которые сейчас только лежат и ждут, куда их господин Лазарев направит.
— Ладно, — согласился Бобров, — деньги эти нам нужны, давай, готовь все документы и ко мне. Будем укрощать строптивца. Для его же блага.
И губернатор Бобров, искренне уверенный в том, что он поступает хорошо, проследовал в банкетный зал, где, поднабравшись русской водки, вызвал баяниста и запел свою любимую: «Любо, братцы, любо!»
Потирая вспотевшие ладошки, Рябиновский тут же помчался в гостиничный номер к обидевшемуся и покинувшему юбилейное торжество депутату, дабы доложить ему о том, что гнойный нарыв, неожиданно выскочивший на теле их благополучного царствования, скоро будет раздавлен.
Глава 4
Здесь в дело вступает персонаж, без участия которого могущество клана Рябиновского было бы лишь частичным. Да, он имел влияние на губернатора, но открыто диктовать ему свою волю не смел по причине своенравности Боброва.
Мэром города был в то время Христофор Ульянович Илов, сын племянницы того самого первопроходца Рябиновского, который и проторил дорогу для своих родственников в эти края. К нему и бегал за подмогой доктор наук Рябиновский в трудных ситуациях. Христофор Ульянович был на вид этаким старым пнем, впавшим в глубокий маразм. Прогрессивная молодежь из аппарата мэрии возмущалась его медлительностью, забывчивостью и непониманием современных форм хозяйствования. Когда возмущение достигало предела, прогрессивная часть деятелей уходила из мэрии в другие структуры, а Илов как сидел, так и оставался сидеть в своем кресле и сопеть в свои волосатые две дырки этакой мумией.
Но это была просто маска. Илов не понимал лишь то, что ему выгодно было не понимать, медлил лишь там, где незачем было спешить, а современные и прогрессивные формы хозяйствования его пугали своей неизвестностью. У него была отлаженная схема, которая позволяла через пень-колоду делу переваливаться, а его никто и не гнал. Кроме того, в этой схеме были известные дыры, через которые Илов набивал свои и без того тугие карманы.
Без зазрения совести Христофор Ульянович мог соврать, пообещать и не сделать, но все это лишь для блага своего предприятия. Например, пригласил подрядчиков отремонтировать детские сады, зная, что денег на ремонт у него нет. Заключил договора, долго жал руку прорабу, даже анекдот ему рассказал и пообещал выплатить по осени всю сумму за работу. Бригада все лето пахала как проклятая, сделала просто евроремонт для детишек. Со своими материалами.. Так верили слову Илова строители, ведь не с частной фирмой контракт заключили, а с мэрией. И вот работа сделана, настало время и деньги платить.
Прораб идет к мэру, а тот на совещании. Прождал его весь день, а он не появился. Пришел назавтра, секретарь его не пустила. Еще через день снова пришел, опять облом. Прорвался все-таки через неделю, Христофор Ульянович его принял, угостил кофе, отшутился и пообещал к концу месяца всю сумму выплатить. А тем временем детишки города уже вовсю играют в задарма отремонтированных садиках. Через месяц пришел прораб, а Илов возьми его да выгони. Надоел ты мне, говорит, пошёл вон. Прораб, которого рабочие уже душат своими намозоленными руками, кинулся в суд, наивный. Там сидит лучший друг Илова, хмурит брови, говорит общими фразами и тянет кота за хвост.
Стало это дело медленно и тягостно мурыжиться в суде. Короче, получили мужики-строители свои деньги частями только в мае следующего года и были несказанно рады, потому что уже и не чаяли поиметь свои копейки. И что удивительно? Ведь обманули их, но они снова придут к этому прохвосту, потому что безработица вокруг и никуда не денешься — семьи надо кормить. Кто тут плохой? Илов? Погодите рубить сплеча!
А представьте теперь, что был бы этот мэр принципиальным и честным. Тогда бы он сказал рабочим, что нет, мол, у меня денег, не выплачу я их вам вовремя, извините! И разве ж тогда въехали бы осенью детишки в отремонтированные садики? Нет, не въехали бы. А благодаря этому маленькому обману хитроумного Илова новый сезон в садиках прошел на «ура!». Кроме того, мэр успел еще и поднажиться на зарплате ремонтников. Когда деньги поступили на счет мэрии, он ссудил их на два месяца своему знакомому коммерсанту под проценты, рассудив, что рабочие еще чуть-чуть подождут, и получил с этого дела неплохие дивиденды.
Но при всем своем богатстве Христофор Ульянович одевался скромно и жил в соответствии с зарплатой мэра. О том, что его дети и внуки в Подмосковье благоденствуют, живут в трехэтажных теремах и ездят на дорогих иномарках, население областного города, за счет которого и преуспевали наследнички Илова, совершенно не знало.