— Юра, ты представляешь, я, опер с двадцатилетним стажем, но понять не могу, кому надо целенаправленно разваливать милицию. Такой вакханалии, я еще не встречал. Раньше, во главу угла ставилась работа, то теперь клановость. Как только, кто-то занял должность чуть повыше, так его сразу окружает стая лизоблюдов. Должности и звания продаются и покупаются. Рядовых сотрудников заставляют заниматься поборами, а тем и деваться не куда. Приезжает в Москву, устраивается постовым, получает копейки, что бы с голоду ноги не протянуть, а у него на глазах, вся эта мутная пена отрывается. Стоит выйти на высокопоставленных руководителей, как бьют по рукам, оперативная информация уходит как сквозь сито. Дошло до того, что прокуратура нам каждый месяц план спускает, сколько пэпээсников, сколько гаишников, сколько оперов, что на земле работают, посадить. И садим, только не тех, кого надо, а рабочих лошадок. Кто не работает, их и садить не за что. Да, твое дело я тоже изучал.
— Гурген, а оно-то у тебя как оказалось?
— Кто и как, на тебя донес, что уволили и дело возбудили, это секрет фирмы. Я, с копией твоего дела ходил к начальнику УСБ. Тот со мной согласился, что дважды орденоносцу пусть и с расшатанной нервной системой, не место в колонии, это позор для государства, тебя и так достаточно наказали. Что-что, а наш генерал, мужик справедливый, если бы еще работать давали. Он тут же набрал телефон прокурора области и попросил, твое дело развалить, а прокурору по району, объяснить на пальцах, что если он не успокоится, то Нижне-Тагильская колония, для ментов, лет на десять, ему раем не покажется. Стоить потянуть за ниточку, а там столько дряни всплывет.
— Так вот почему Татьянин отец, на меня окрысился. А Хряк хорош, мое дело не стоило ему ни цента, но как представил. — Подумал Юрий.
Гурген, излив накопившееся на душе, успокоился и начал рассказывать анекдоты, до которых был великий мастер. Поболтав еще около часа, он засобирался домой, где его ждали жена и маленький Ашотик. Двое старших, учились в академии МВД, были на казарменном положении и домой заглядывали редко, готовясь пойти по стопам отца. Проводив гостя, Юрий пошел спать. Звонок, которого Юрий ожидал, раздался на третий день, вечером. Ставров сообщил, что самолет прилетит во Внуково ночью. Юрий должен их встретить во всеоружии. В Москве они задерживаться не будут, а сразу полетят домой. По голосу, было понятно, что поездкой Ставров доволен. Рудаков тут же рассчитался с хозяйкой, отдав ей почти все наличные, оставил только на такси и билет на самолет. Объяснил, как связаться с Гургеном, если к ней опять подойдут сотрудники милиции. Через пару часов он был в аэропорту. Борт из Парижа шел с задержкой, из-за забастовки французских авиадиспетчеров. Так что ночь предстояло провести в зале ожидания. Ночью вылазила вся людская накипь, мелкие воришки, лохотронщики, каталы, нищие попрошайки. Вобщем, каждой твари по паре. Все это кипело и варилось в человеческой массе аэропорта. Постоянные милицейские рейды, результатов не давали. Выгоняли через один вход, вся эта нечисть проникала через другой. Как опер, Рудаков знал, что в этой массе есть злодеи, место которым на виселице, а есть просто оступившиеся раз, и в силу обстоятельств, не нашедших сил вернуться к нормальной жизни. Таких ему было жаль, он и сам когда-то прошел по лезвию. Не известно, как у него сложилась бы судьба, если бы не старый участковый, дядя Вася. Тот сразу заприметил молодого спортивного хлопца, который после детского дома получил комнату в общежитье. По вечерам у Юрия собиралась вся окрестная шпана. После долгого и обстоятельного разговора с дядей Васей, Рудаков сам пошел в военкомат и напросился в армию. Пройдя через окопную грязь и кровь, он научился ценить жизнь. После армии Юрий пытался разыскать своих детдомовских друзей, но жизнь внесла свои коррективы. Кто-то спился и бомжевал, а большинство оказалось в местах, не столь отдаленных. Не адаптированные к нормальной человеческой жизни, они и жили по своим волчьим законам, что человек, человеку волк. Молодые волчата, выпущенные на свободу, по жизни которых катком прошелся детский дом. Рудакова всегда удивляло, когда известные политики, психологи, социологи спорили на тему беспризорных детей. Для него ответ был прост, если бы на улице было хуже, чем в детдоме, то ребятишки бы не убегали оттуда толпами. Юрий считался жестким опером, но рук не распускал, не считая пары срывов. У него часто происходили конфликты, с первым наставником, который жил еще тем временем, когда главной и единственной уликой была явка с повинной. Тот часто, в кругу молодых оперов, хватив лишнюю стопку, рассказывал, как кололи известного на всю округу воришку, да перестарались. Тот потерял сознание, а они решили, что помер. От греха подальше, засунули его на антресоль, а ночью решили выкинуть в безлюдном месте. Что бы не сидеть с покойником, пошли в кафе, помянуть убиенного. Ночью они подогнали автомашину к запасному входу, и пошли за покойником. Каково же было их удивление, когда того на месте не оказалось. Дежурный долго не мог понять, чего от него добиваются пьяные опера с расспросами о каком-то исчезнувшем трупе. Пока не вспомнил, что после обеда, из их кабинета вышел какой-то парень и ушел. Задумавшись, Юрий сидел у стеклянной стены и смотрел на летное поле. Очнулся он от неожиданного толчка в плечо. Рядом сидел опрятно одетый мужчина, средних лет.