– Вы правы, и мне очень жаль. – вздыхаю я. – Не знаю, что эти три предателя сказали вам... – Меня обрывают, когда ублюдки повторяют «все», и я скрещиваю руки на груди и поворачиваюсь к ним лицом. – Правда. Все?
– Мне трудно в это поверить, – говорит моя бабушка. – Ваши отцы и тот зверский план для Бетани. Костов Братва. Упокой Господи душу Виктора. Очень хороший человек. Свадьба Деклана и Бетани плюс помолвка, которую мы обсудим позже. – Мы все четверо вздрагиваем при этих словах. Но бабушка продолжает:
– О драме «Синдиката», и не надо делать вид оленя в свете фар, Синклер, мы знали много лет, просто избегали определенных тем. Мы также знаем причину ваших одинаковых татуировок. – Моя бабушка прервалась, когда немного прослезилась, и, черт бы побрал это дурацкое дерьмо честности.
– Это практически главная причина, по которой я избегала разговоров с кем-либо из вас... – Руки всех дедушек обхватывают наших бабушек в утешительном движении, и они кивают мне в знак понимания.
– Мы сочувствуем тебе, Синклер, но это не оправдание, чтобы игнорировать нас. Понял? – Попс смотрит на меня одним из своих фирменных взглядов, который говорит мне, что если я снова облажаюсь, то с таким же успехом могу начать рыть яму. Я молча киваю, так как, наконец-то, разум догнал мир. Попс, похоже, удовлетворен моими уговорами, поскольку знает, что я не уступлю ни дюйма, и продолжает: – Хорошо. Теперь оставим это позади и, может быть, сделаем видеозвонок Костовым, пока готовим ужин и наверстываем упущенное.
Пока наши бабушки и дедушки идут на кухню, я направляюсь в спальню, чтобы переодеться из промокшей одежды, но не прежде, чем нахмуриться и отмахнуться от трех предателей, которым предстоит адская расплата за их выходку.
Глава 22
Алекей
В тот же день
– Подожди. Что сделал отец? – спрашиваю я, смеясь.
Мы с Константином сидим в кабинете в одном из его ночных клубов, со стопками «Столичной», а на плоском экране, закрепленном на стене, видно, как Бетани, Синклер, Деклан, Джованни, их бабушки и дедушки пируют за огромным количеством блюд. Мне очень хочется быть там, чтобы присоединиться к празднику, а не в ресторане, который я посетил до прихода сюда.
Женщина, попросившая меня называть ее Нонной, отвечает:
– Ой, ваш отец был тем еще зачинщиком. Я не знаю точно, сколько раз он убеждал этих дураков делать глупости, из-за которых они спали на диване ночь или две. Но та ночь была одним из лучших его моментов. Трое из них, пьяные в стельку, поверили, что мы одеты как зайчики из «Плейбой». У меня до сих пор хранится несчастная групповая фотография, на которой они все запечатлены где-то здесь, в квартире... Виктор привел их в номер-люкс с ухмылкой, пока наши мужья спотыкались и бубнили о том, что мы приехали первыми и так быстро переоделись. Они заслужили те похмелья, которые у них были на следующий день. Но после этого я получила дом для отдыха в Монако, так что все прошло хорошо.
– Ты оставила меня ночевать на кафельном полу! Проснулся с похмелья, замерзший, как зяблик, и весь больной, – ворчит Джанлука Мартинелли, но его жена закатывает глаза.
– И я бы все повторила, Amore mio, – отвечает она.
Все остальные в истерике от их препирательств, даже мой брат. Благодаря нашему видеочату я вижу брата самым счастливым за последние годы, не считая того, когда мы узнали, что Наташа, черт, Бетани, все еще жива, и мы воссоединились. На данный момент она решила сохранить имя, которое знала девятнадцать лет, за вычетом новой фамилии Картер, вместо того чтобы оставить свою. Я не могу сказать, что виню ее, но в глубине души мне все равно больно.
Я спорил с ней об этом наедине, но моя близняшка обладает упрямством, параллельным упрямству Константина. Можно сказать, что это у них от Виктора.
– Ну и как дела в кампусе с последнего нашего разговора? – спрашивает мой брат, когда разговоры стихают. – Мы исчерпали все, что могли, из информаторов и переходим к именам, чтобы посмотреть, куда это нас приведет.
Умники Бетани на мгновение замолчали, пока Джованни не заговорил.
– У нас было довольно много запросов по делам «Синдиката», но мы их все проигнорировали. Все данные перенесли на новые телефоны, которые вы нам дали, с новыми номерами, но наши телефоны постоянно гудят. Отцы не дали никаких намеков через голосовую почту или текстовые сообщения, хотя уверен, что они становятся все более и более разъяренными. Самой последней угрозой было отлучение от «Синдиката»... – Он прерывается и гримасничает, когда моя сестра поворачивается к нему.
– Отлучение? Что именно это значит, Джованни? – Ее голос ледяной, и меня распирает от гордости за то, насколько стойкой оказалась моя сестра.
Джованни не съеживается, и я откидываюсь на спинку кресла, готовый наслаждаться представлением. Синклер проводит руками по лицу.
– Котенок, в нашем мире отлучение – это, по сути, высшая форма измены. Это значит, что наши бунтарские действия караются смертью.
Моя сестра хранит гробовое молчание, что, как я быстро понял, означает, что она собирается обрушить на них ад через три... два...
Стул, на котором сестра сидела, ударяется об пол, когда она резко встает. Обе руки лежат на столе, а ее голос пронзителен.
– Итак, позвольте мне прояснить ситуацию. Вы, идиоты, знали эту огромную гребаную деталь все это чертово время и что? Решили прикинуться дурачками и не сказать? Что, черт возьми, у вас за проблемы? Я должна быть включена в ваш разговор, когда вы решили игнорировать свои чертовы обязанности. Особенно когда на кону стоит ваша жизнь!
Поскольку между нами экран компьютера и восемь часов езды плюс-минус, мой брат вступает в разговор, как проклятый дурак.
– Бетани, они были под моим командованием. Я сказал им игнорировать... – Моя близняшка не дает ему шанса закончить, так как говорит ему заткнуться на идеальном русском языке.
– Значит, великий Константин Костов просто щелкает пальцами, и все становятся в строй, так ты говоришь? Ну, вот что я тебе скажу, брат... – бросается она на нас. – Мне плевать на твой статус. Для меня это ничего не значит. Я сражалась как проклятая все эти годы, и мне чихать, даже если эти ушлепки поклялись тебе в верности, я не собираюсь стоять в стороне от принятия решений. Особенно в тех, где их жизни под угрозой! Черт, моя, возможно, все еще под угрозой, ты, высокомерный козел!