Вконец смутившись, она аппарировала на пустую поляну, не в силах вспомнить, как вернуться в свою квартиру. Несколько минут она глубоко дышала, чтобы успокоиться, а потом долго и истерично смеялась. Когда она, наконец, пришла в себя, то вернулась домой, где ее накрыл новый приступ истерики, но только на этот раз уже из-за другого человека.
Громкое уханье прервало ее размышления, и Гермиона от удивления уронила папку на стол. Подняв голову, она обнаружила великолепного темного филина, который пристально смотрел на нее проницательными глазами. Он вытянул вперед свою лапу, показывая письмо, привязанное зеленой лентой.
Поколебавшись, она потянулась вперед и погладила красивую птицу. Филин не издал ни звука, стоял абсолютно неподвижно, его лапка была все еще поднята, терпеливо ожидая ее действий. Обреченно вздохнув, Гермиона развязала ленту на его ноге.
Как только письмо соскользнуло с лапки, птица резко взмахнула черными крыльями, и вскоре от нее осталась лишь темная точка на горизонте, а Гермиона ошеломленно смотрела ей вслед.
Как странно – обычно совы требуют ответа или, по крайней мере, какое-нибудь угощение. Должно быть, он очень хорошо обучен.
Пожав плечами, Гермиона посмотрела на древнюю восковую печать, которая замысловатым узором складывались в незнакомую симфонию завитки и спирали. Слегка колеблясь, она медленно сломала печать и открыла письмо, поражаясь красоте замысловатых, выведенных каллиграфическим почерком слов, источающих магнитное очарование старого мира.
Содержание письма не было столь очаровательным.
Гермиона,
Я послал это письмо в попытке объяснить мотивы своего столь неожиданного предложения…
Она чуть не выронила письмо от удивления. Что, черт возьми, происходит?
Вполне понятно, что ты посчитаешь это внезапное откровение странным, ведь в Хогвартсе мы были, скажем так, не в лучших отношениях.
Я думаю, ты понимаешь, что я предлагаю не вечную преданность и любовь, а то, что в твоей нынешней ситуации, несомненно, будет наиболее приемлемым вариантом.
Как я понимаю, у тебя был довольно неприятный разрыв со звездой Пушек Педдл.
Думаю, мы можем помочь друг другу. В конце концов, в браке исполняются не все обязательства…
Но Уизли не стоит этого знать.
С уважением,
Драко Малфой.
Гермиона чуть было не поддалась искушению рассмеяться, когда перечитала слова.
«Думаю, мы можем помочь друг другу…»
Может, это какая-то странная шутка? Но девушка не думала, что хоть кто-то из ее друзей может так шутить. Никому из них даже не нравился Драко. Хотя…
Она шумно выдохнула и покачала головой.
Нет. Драко Малфой сошел с ума. Она проигнорирует его предложение точно так же, как и другие. Если уж она собралась выйти замуж, то сделает это на своих собственных условиях.
Гермиона подошла к мусорному ведру и выбросила письмо в сосуд из нержавеющей стали.
Внезапно ее лицо исказилось, и она зашипела от боли.
Чертов пергамент! Он порезал ее!
Она прижала истекающий кровью палец к губам и, шипя от боли, зализала удивительно глубокую ранку. Он всегда был проблемой. Даже отсутствующий Драко Малфой вызывал у нее проблемы… проблемы, которые всегда, казалось, были связаны с кровью…
Поворчав немного, Гермиона вытащила палочку из потайного кармана и заживила ранку с легким хлопком. Приказав себе выбросить его из головы, девушка пошла заниматься повседневными делами, намереваясь игнорировать все последующие заигрывания ее врага детства.
***
Джинни Уизли отдыхала, прислонившись спиной к изголовью кровати, плавно выпуская изо рта дым, и наблюдала из-под полуопущенных век за мужчиной, находившимся рядом с ней. Легкая улыбка осветила ее лицо, когда она встала, а простыня соскользнула, открывая взору ее обнаженное тело.
Но тут по лицу рыжеволосой колдуньи пробежала тень раздражения: она заметила безразличие мужчины к ее телу. Она пристально вглядывалась в его лицо, тогда как он безучастно смотрел на грязно-белую стену комнаты мотеля.
За окном было еще светло, но вечер брал свое, и долгий день плавно перетекал в темноту сумерек. Мужчину не трогала и красота отступающего дня, он не двигался, продолжая равнодушно смотреть в пустоту.
Младшая из семейства Уизли не любила, когда ее игнорируют.
С ее подобными пламени локонами и плавными изгибами тела, Джиневра Уизли привыкла притягивать взгляды на каждом шагу.
И все же… Этот мужчина казался ничуть не тронутым ее красотой. Ее охватило беспокойство, и она сердито оперлась на подлокотник. Глубоко затянувшись сигаретой, она выдохнула дым ему в лицо и рассмеялась, когда он, наконец, соизволил взглянуть на нее. Угрюмое выражение лица портило и без того резкие черты.
Дмитрий Долохов никогда не считал себя красавцем, но он был последним представителем своего рода, и все состояние семьи Долоховых перешло в его владение после того, как основные ветви семейного древа погибли во время войны против “света”. Он не таил обид на победивших в Великой войне. Ну право, в самом деле, он их должен был даже благодарить за свое текущее богатство.
Его колкие бледно-зеленые глаза скользнули по формам обнаженной женщины, стоявшей рядом с ним. Он с отвращением усмехнулся, заметив хищный блеск в ее глазах.
Просто еще одна мерзкая маленькая авантюристка, хотя и довольно красивая. Она была похожа на сочное красное яблоко. Такое привлекательное и аппетитное, но… под этой тонкой розовой кожицей не было ничего, кроме гнилой плоти и паразитирующих червей.
Однако для него это не имело значения… Он не искал в женщинах душевной глубины.
Ему хотелось, чтобы его держала под руку эффектная женщина, чтобы им восхищались и завидовали ему. Он страстно желал признания, чтобы его, наконец, перестали принимать исключительно как дальнего родственника испорченной ветви семьи Долоховых.
Что ж, Дмитрию несложно держать ее при себе. Конечно, это не входило изначально в его намерения. Он просто хотел потрахаться, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение. Но эта кукла оказалась представительницей именно того типа женщин, что он предпочитал: беспечной и легкомысленной, достаточно глупой для того, чтобы ею манипулировать.
Он загадочно улыбнулся и сильно сжал ее запястье, вынуждая выронить сигарету. Потом толкнул ее обратно на кровать и взобрался сверху, не обращая внимания на то, что ее спина оказалась прижата к все еще тлеющей сигарете.
Джинни взвигнула и попыталась вывернуться из-под его руки, но все-таки ответила на агрессивные поцелуи Дмитрия. Это был ее тип мужчин. Мужчин, у которых водились деньги. За это она могла простить небольшую боль.
Подожди, Гермиона, ты еще услышишь про меня!
***
Желание. Глубокое и ненасытное.
Сильное возбуждение прожигало ее насквозь, а налетевший свежий ветер, коснувшийся кожи, остужал жар.
Она поежилась. Ей не хотелось ничего, кроме… кроме…
Ощущение было призрачным, словно кто-то тянул к ней руки и звал за собой. Она стремилась на этот полный тоски зов, идущий из вечной из тьмы перед ее взором. Ветер завывал среди мрачных, одиноких скал и острых камней, выступавших из земли, пока она снова и снова оглядывалась в поисках хоть каких-нибудь признаков жизни.
Жар снова разлился по телу, захлестывая все чувства…
Она застонала, умоляя освободить ее от этой таинственной нежности. Ответом был замогильный смех ветра, а желание лишь усилилось. Жар вожделения, зародившийся в груди, послал по всему телу свои щупальца в каждую конечность. Жалобные мольбы и крики достигли ее ушей, и вдруг она поняла, что голос принадлежал ей.
Дикий вой ветра кружился вокруг нее и медленно переплетался с ее криками. Влажные ветры переливались и блестели, как сеть паутины. Затем они, окутав ее, медленно приняли форму фигуры, которая напомнила ей высокий гибкий стан мужчины. Но что-то было хищное, отчетливо кошачье в его виде. Движения колеблющегося образа были грациозны и опасны, а расплывчатые черты лица кривились в знакомой презрительной ухмылке.