В глазах девочки на миг мелькнуло что-то тревожное, затем они заулыбались, а рот проговорил со смущением:
— Мне неловко как-то!
— Да? Миру ты сразу стала называть мамой. Когда же я дождусь? Антик ещё через год сможет такое сказать, а мне не терпится побыстрее. Ну!
Луиса смущалась, но потом покраснела, и проговорила запинаясь:
— Хорошо… папа! — и уткнулась тут же взмокревшим лицом в шею Хуана.
— Вот и молодец! Вот и хорошо, моя доченька! По этому поводу проси что хочешь. Ну, говори! И утри лицо.
— А это можно, папа?
Хуан сделал страшное лицо, улыбнулся и ткнул её пальцем в бок.
— Можно не отдавать Талу этой сеньоре? Мне так не хотелось бы!
— Почему ты решила, что её куда-то могут отдать? — Хуан серьёзно глянул в бегающие глаза девочки.
— Мне так показалось, папа. Эта сеньора мне не нравится. И маме тоже…
— Всё-то ты знаешь, всё слышишь! Ну и дочь у меня. Но что я могу на это сказать? Это слишком трудный вопрос, Луисита. Эго так просто не разрешишь.
Девочка погрустнела, а затем проговорила решительно:
— Тала не согласится! Ни за что! Я ей этого не позволю!
— От неё мало что зависит, моя хорошая. Но не будем забегать вперёд. Я хочу дождаться возвращения сеньоры. А ты пойди к маме. Ей тоже хотелось бы узнать об этом побольше, — Хуан поцеловал Луису в щёку и подтолкнул.
Габриэла вернулась в столовую довольно скоро. Вид её был мрачным, угрюмым. Она молча села, помолчала, оглянувшись. Налила себе вина и целиком выпила его.
Хуан молча смотрел на неё, гадая, скажет ли ома о результатах её попытки склонить Мунталу на свою сторону.
— Это за мои грехи мне наказание божье, Хуан! — наконец произнесла убитым голосом Габриэла. — Она не хочет признать во мне свою мать.
Хуан долго смотрел себе под ноги, всё размышлял, что ответить на эти горестные слова несчастной матери. И ничего не приходило на ум.
Габриэла вновь налила фужер до краёв и тут же выпила.
— Габи, не бросайся в другую крайность, — наконец молвил Хуан. — Ты свалишься с ног. Что хорошего будет? Остановись. Чего ты ждала от Талы? Она у нас впервые почувствовала настоящую любовь к себе. Это как первая, юношеская любовь. Она самая чистая, непорочная. Её трудно затмить словами.
— Это за мои грехи! Теперь я точно это знаю. Но что же делать? Я так надеялась! Она только дёргала плечом и ни слова не ответила, узнав, что я её мама. Ей, видимо, трудно поверить, что это так.
— Учти, что те деньги, которые ты передавала для неё, шли на попойки приёмных родителей. Она это знала, говорила нам. Так что ты хочешь теперь! Ей кажется, что это тоже твоя вина.
— Боже! Сколько ошибок я совершила! Простится ли мне когда-нибудь это?
— Успокойся, Габи. Тебя уже развезло. Пойдём, я отведу тебя в комнату. У тебя ещё будет достаточно времени поразмыслить над всем, что свалилось на тебя. Вставай же!
Хуан поднял отяжелевшее тело Габриэлы. С трудом поднялись на второй этаж, и Хуан позвал служанку.
— Уложи сеньору в постель. Пусть спит. Не забудь воды оставить в кувшине. Пока, Габи! Спи спокойно. Утром всё будет выглядеть иначе.
— Что-то мне неспокойно с Габриэлой, — молвил Хуан, встретив вопросительно смотрящую на него Миру. — Не случилось бы худшего. Она слишком переживает прошлые ошибки, как она это трактует.
— Что с нею? — Эсмеральда пытливо глядела на мужа.
— Перепила! На ногах не держалась, и всё что-то бормотала про грехи и всякую чепуху. Ты не беспокойся, дорогая моя девчонка! Я умею держать слово! — Хуан бодро улыбнулся, чмокнув жену в висок. — Не волнуйся, а то молоко пропадёт. Чем кормить нашего первенца будешь?
— Знаешь, мне не очень понравилось, что она вроде бы собирается гостить у нас несколько дней. Я всё время в напряжении.
— Пустое! Ничего не будет, милая рыбка! Ты говорила с Мунталой?
— Она ещё дуется. Но заявила, что не хочет иметь мамой Габриэлу. Мне так жаль её, Хуан! Это её первая трагедия в этой её жизни. Как она её переживёт?
— Бедняжка! Завтра надо поговорить с Габриелой. Пусть не настаивает на своём материнстве. Я с тобой должны убедить её в этом.
— Ты так считаешь? — вскинула глаза в удивлении и радости Мира.
— А почему нет? Мы все привыкли считать Мунталу членом своей семьи. Пусть у нас будет уже две дочери. Надеюсь, ты не собираешься воспитывать их в духе мелочного аристократизма? Мне бы этого не хотелось.
— Любимый! Обещаю, что этого не произойдёт! Слишком много условностей и разного рода ограничений и иносказаний. Это не по мне, мой Хуанито!