Выйдя из бункера фюрера, Скорцени сразу же попал в окружение офицеров ставки — они льстиво поздравляли его, восхищались и заискивающе пожимали руку. Все знали, что его влияние на Гитлера велико. Он был фаворитом.
Не изменяя себе, Скорцени держался с ними холодно и надменно — он хорошо знал цену этой недолговечной дружбы. Он уже собирался уезжать в Берлин и направился к выходу, но неожиданно в соседнем с канцелярией фюрера помещении лицом к лицу столкнулся с… Джилл. Она стояла, прислонившись спиной к стене, и, распахнув дверь, Скорцени едва не ударил ее.
— Джилл?! — Оберштурмбаннфюрер искренне удивился. — Что ты здесь делаешь?
— Извини, — проговорила она тихо, в ее глазах блеснули слезы, — я случайно зашла. С разрешения бригадефюрера меня вызвали помочь здесь в работе.
Девушка явно выглядела расстроенной, лицо ее побледнело и осунулось. Скорцени сразу почувствовал неладное.
— Что с тобой, девочка? Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он. — Как мама?
Джилл не ответила ему. Низко склонив голову, она смотрела в пол, но плечи ее вздрогнули от готовых прорваться рыданий.
— Мама в Берлине? — он осторожно приподнял ее лицо, напряженно ожидая ответа. — Почему ты молчишь?
— Нет, — девушка отрицательно покачала головой и отвернулась.
— А где она? На фронте? — он снова повернул ее к себе. — Когда она вернется?
Джилл всхлипнула.
— Она не вернется, Отто. Ее убили, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Я осталась одна, совсем одна, — и, заплакав, прижала руки к лицу. Сердце Скор цени оборвалось.
— Когда это случилось? — глухо спросил он.
— Не знаю, — замотала головой Джилл, — я ничего не знаю, Отто. Никто мне ничего не говорит. Она уехала на фронт. И не вернулась. Это все, что я знаю.
— Куда, в какое место? — сам не зная зачем, продолжал допытываться он.
— В Кенигсберг, — тихо говорила Джилл. — Там началось наступление русских. Штаб разгромили…
Она поехала одна? — он никак не мог смириться с тем, что узнал.
— Нет, не одна. С Фелькерзамом, — Джилл подняла голову и взглянула на него, шмыгнув носом.
— Фелькерзам вернулся? — так вот почему фюрер сочувственно смотрел на него во время беседы, вот откуда его грусть и непонятные намеки — все уже знают. Он видел, что ее убили? Он привез… — ему страшно было даже подумать, не то что произнести это жуткое слово…
— Нет, Ральф не вернулся тоже, — покачала головой Джилл. — Они пропали оба.
— Что предпринимает Шелленберг?
— Не знаю. Разве он мне скажет! — воскликнула Джилл с отчаянием. — Они пропали без вести…
— Стоп, — Скорцени крепко взял ее за руку. — Пропали без вести — не значит погибли. Поехали сейчас со мной в Берлин. Надо все выяснить.
— Но я не могу… — растерянно возразила Джилл. — Меня не отпустят…
— Ладно, — решил он. — Оставайся здесь. Я позвоню тебе.
— Отто…
— Не отчаивайся, — он ласково обнял ее. — Я сделаю все, чтобы найти твою маму. Я поговорю с Шелленбергом — сегодня же ты вернешься на Беркаерштрассе. Нечего тебе тут делать в такой ситуации.
Приехав в Берлин, Скорцени не застал бригадефюрера на месте. Тогда на правах одного из его заместителей он сам позвонил главе канцелярии фюрера и договорился, чтобы Джилл Колер разрешили немедленно вернуться в Шестое управление. Подозвав к телефону Джилл, предупредил ее, что пошлет за ней Рауха — ему не хотелось, чтобы девушка долго оставалась одна среди чужих и равнодушных людей: она совсем пала духом. Раух привезет ее, а здесь, в Берлине, Ирма возьмет ее под опеку.
Потом он позвонил Науйоксу. Они встретились в кафе на улице Гогенцоллерн.
— Я восхищаюсь твоими подвигами, — приветствовал его по обычаю Алик.
— Ты-то что восхищаешься? — недоуменно спросил Скорцени, — ты то же самое делал, когда мы работали вместе. Вспомни Гляйвиц и Венло…
— Теперь я делаю доллары и фунты стерлингов, — продолжил в тон ему Науйокс, усаживаясь за столик. — И знаешь, — добавил он язвительно, — неплохо получается…
— Что с Маренн? — спросил Отто, глядя ему прямо в лицо. — Ты знаешь?
Алик пожал плечами.
— Никто не знает. Ирма, как может, успокаивает Джилл, но та уже не во что не верит.
— Я в курсе. Я встретил ее в Ставке. Что произошло?