— Добудем? — с хитрой улыбкой переспросил Микам.
— …и поедем напрямик к броду у Боерсби, — продолжал Серегил, не обращая внимания на подначку. — Это достаточно далеко, чтобы сбить со следа любую погоню. Потом мы спустимся вниз по Фолсвейну до Нанты. Если повезет, будем там меньше чем через неделю. Если погода не испортится, оттуда на корабле доберемся до Римини.
— Да и мне лучше не показываться в Вольде, пока пленимарцы не уберутся оттуда подальше, — сказал Микам, вытягиваясь на подстилке из веток и зевая так, что челюсти затрещали. — Я провожу вас до Боерсби на случай каких-нибудь неприятностей.
— Пленимарцы успели тебя рассмотреть?
— Не уверен, что мне удалось этого избежать. Они буквально наступали мне на пятки по пути к «Трем рыбкам». Лучше перестраховаться, чем рисковать головой, а?
Чувствуя себя в безопасности в пещере, трое беглецов долго спали на следующий день.
— Лучше дождаться темноты, прежде чем пускаться в путь, — проговорил Серегил, глядя на лучик света, проникающий через дымовое отверстие в потолке пещеры Вынув арфу из чехла, он старательно проверил, не повредило ли ей купание накануне, и принялся настраивать инструмент. — Нам предстоит убить несколько часов. Микам, как ты смотришь на то, чтобы дать моему подмастерью урок фехтования? Мальчишке пойдет на пользу, если он познакомится с твоими приемами в дополнение к моим.
Микам подмигнул Алеку:
— Он хочет сказать, что мои приемы не такие утонченные, как у него. Ну да я все-таки до сих пор как-то справлялся…
— Ладно, ладно, дружище, — пробормотал Серегил. — Я же не спорю — мне пришлось бы нелегко, случись нам оказаться лицом к лицу в бою.
— Это точно Только я бы не был так уверен в своей безопасности, окажись я не лицом, а спиной к тебе. Давай, Алек. Я покажу тебе кое— какие честные приемы.
Микам начал с основ — показал Алеку, как нужно держать оружие, чтобы им было удобно и нападать, и обороняться, какую принимать позу, чтобы не оказаться легкой мишенью для противника. Серегил кончил настраивать арфу и стал лениво наигрывать какую-то мелодию, иногда прерывая игру, чтобы дать совет или обсудить тонкости того или иного приема.
Пока Алек медленно и старательно повторял показанные ему приемы, до него начало доходить, что его учителя — выдающиеся мастера фехтования. Рука его скоро начала болеть от попыток отразить притворные атаки Микама. Хотя у того был более тяжелый клинок, Микам размахивал им, как будто его меч не тяжелее перчатки.
— Прошу прощения, — сказал наконец Алек, вытирая пот со лба. — Очень трудно делать такие медленные движения.
Микам напряг и расслабил плечи.
— Действительно трудно. Но ты должен научиться контролировать свои движения и направлять клинок, а не просто размахивать им в надежде задеть противника. Ну-ка давай, Серегил, покажем парню, как это делается.
— Я занят, — ответил Серегил, отрабатывая трудный пассаж.
Микам подошел к нему и прорычал:
— Отложи эту свою грошовую игрушку, сосунок, и покажи, на что ты способен с клинком в руках! Серегил со вздохом отложил арфу.
— Боже мой, это ведь похоже на вызов… Молниеносно вскочив на ноги, он выхватил рапиру и нанес удар, целясь в правую руку Микама. Тот парировал атаку и напал сам. Хищно улыбаясь и осыпая друг друга ужасными оскорблениями, мужчины крутились по пещере, перепрыгивая через костер и чуть не сбивая Алека с ног, пока тот предусмотрительно не отступил в узкий проход. Оттуда он с восхищением наблюдал за ними — бойцы с легкостью двигались по неровному полу, как танцоры или акробаты.
Сначала ему казалось, что Серегил по большей части только защищается; он легко перемещался с места на место, его рапира вспыхивала в отблесках огня, когда он парировал удары, заставляя Микама менять позицию, чтобы дотянуться до него. Но Микам тоже никак не походил на неуклюжего медведя. В его движениях были сила и грация, беспощадный ритм; он упорно атаковал. Но скоро Алек уже не мог бы сказать, кто из них нападает, а кто защищается, кто наступает, а кто преследует.
Шутливое сражение окончилось своего рода ничьей:
Микам, отбив в сторону клинок Серегила, ухватил того за тунику и отсек от нее кусочек. Но в этот же момент неизвестно откуда появившийся в левой руке Серегила тонкий стилет проткнул куртку Микама как раз там, где сердце. Противники секунду стояли неподвижно, потом со смехом разошлись.
— Вот так — рука в руке мы прибудем к воротам, что охраняет Билайри, — заметил Микам, убирая меч в ножны. — Ты попортил мою куртку, как я вижу.
— А ты устроил сквозняк в моей новой тунике!
— Клянусь Сакором, так тебе и надо — за то, что ты воспользовался кинжалом при честном поединке, пронырливый сукин сын!
— Разве это не мошенничество? — спросил Алек, выбираясь из своего убежища.
— Конечно! — с хитрой улыбкой подмигнул ему Серегил.
— Потому-то ты и клянешься руками Иллиора! — в притворном гневе буркнул Микам. — Мне всегда приходится следить за обеими твоими руками.
— Иллиор и Сакор… — покачал головой Алек. — Серегил говорит, что они такие же боги, как и те, которым поклоняюсь я, но что в северных краях их забыли.
— Правильно, — ответил Серегил. — Дална, Астеллус, Сакор и Иллиор — Священная Четверка. Тебе следует узнать о них побольше, когда мы прибудем в Скалу.
Микам закатил глаза.
— Ну, теперь мы не выберемся отсюда неделю. Он хуже жреца, когда дело доходит до этих вещей.
Серегил не обратил внимания на протест друга.
— Каждый из них управляет своей стороной человеческого существования, — объяснил он. — И каждый обладает двойственностью.
— Ты имеешь в виду — как Астеллус: он помогает человеку рождаться, но и сопровождает в царство мертвых?
— Именно.
— А остальные?
— Сакор — покровитель огня, благодаря ему встает солнце, — объяснил Микам. — Он друг солдата. Но он же воспламеняет ярость врага, а также посылает бури и засуху.
Алек повернулся к Серегилу:
— А Иллиор, которым ты всегда клянешься?
— Где та монета, которую я тебе дал? — Взяв монету в руки, Серегил повернул ее той стороной, на которой был изображен полумесяц. — Это — самый распространенный знак Иллиора. Он символизирует частичное раскрытие великой тайны. Светоносный посылает сны, он покровитель всякой магии, а также провидцев и волшебников — и воров. Но Иллиор же насылает безумие и кошмары.
Каждый из Четверки — смесь добра и зла, проклятие и благословение. Иногда даже о них говорят как о мужчине и женщине одновременно. Бессмертные показывают нам, что для любой вещи естественно иметь и хорошую сторону, и дурную: отдели одну от другой — и обе лишатся своего значения. В этом-то и заключена сила Четверки.
— Другими словами, — с хитрой улыбкой заметил Микам, — если один становится жрецом, другой должен стать убийцей.
— Правильно. Так что когда я мошенничаю при поединке, это на самом деле проявление благочестия.
— А другие боги? — спросил Алек. — Аши, и Мор — владыка птиц, и Билайри?
— По большей части это духи, в которых верят на севере, и герои легенд,
— ответил Серегил, поднимаясь и принимаясь упаковывать свое имущество. — Билайри — просто привратник в мире душ: он присматривает, чтобы ни одна душа не прошла туда или обратно до времени, назначенного Создателем. Насколько мне известно, существовало всего одно божество, достаточно могущественное, чтобы бросить вызов Четверке, — темный бог зла.
— Сериамайус, хочешь ты сказать? — пробормотал Микам.
Серегил поспешно сделал знак, отвращающий чары.
— Тебе ведь известно, что произносить имя Пустого бога — плохая примета. Даже Нисандер не решается на это.
— Уж эти последователи Иллиора! — фыркнул Микам, подталкивая Алека локтем. — Они по самую макушку набиты суевериями. Стоит ли верить в россказни, которые распускали некроманты во времена Великой войны? Добрая сталь разделалась с ними, что бы они там ни болтали.
— Разделаться-то разделалась, только не без изрядной помощи дризидов и волшебников, — ответил Серегил. — И понадобилось вмешательство ауренфэйе, чтобы положить войне конец.