— Что скажут добрые господа? — спросил Серегил старческим голосом с сильным майсенским акцентом.
Микам одобрительно кивнул:
— Привет, бабушка. Куда это ты собралась такая нарядная?
— Меньше сказано — меньше подслушано, — ответил Серегил, подходя к двери. — Пойду узнаю, куда ветер дует. Если хозяйка будет любопытствовать, скажите ей, что у меня с собой была запасная одежда. И это, — добавил он, делая старомодный реверанс и улыбаясь своей обычной кривой улыбкой, — истинная правда!
Когда их выстиранную и выглаженную одежду принесли обратно. Алек и Микам вернулись в «Лягушку». В их клетушке горели свечи, жаровня на треножнике посреди комнаты бросала веселые отсветы на стены.
— Как твой бок? — спросил Алек.
— Лучше, но все-таки я, пожалуй, лягу на полу, — ответил Микам, глядя на кособокую кровать. — Будь хорошим мальчиком и помоги мне соорудить подстилку из плащей около двери.
Алек постелил на пол одеяла и плащи, и Микам со вздохом облегчения опустился на них, положив на колени меч.
— Давай-ка сюда свою рапиру, и я покажу тебе, как нужно ее точить, — предложил он, вынимая из своего мешка пару точильных брусков.
Они принялись за дело, и некоторое время в комнате было слышно только пение металла, скользящего по камню. Алек так устал, что с благодарностью принял дружелюбное молчание Микама. С этим простым и добродушным человеком праздная болтовня была не обязательна. Поэтому юноша удивился, когда Микам, не отрываясь от работы, сказал:
— Что-то ты молчалив, как старый пень. Ты можешь об этом и не догадываться, но я по-своему не менее любопытен, чем Серегил.
Заметив колебания Алека, Микам с улыбкой пояснил:
— Мне никогда и в голову не приходило, что Серегил может обзавестись подмастерьем, и уж подавно не таким простодушным лесовичком, как ты. Я не хочу тебя обидеть, ты же понимаешь. Просто ты больше похож на добропорядочного сына егеря, чем на шпиона. Так что расскажи мне, что ты думаешь о нашем приятеле?
— Н-ну… — пробормотал Алек, — по правде говоря, я не знаю, что и думать. Сначала он обращался со мной как… как будто я… Алек смутился и умолк; никто до сих пор не интересовался тем, что он думает, и ему было нелегко найти подходящие слова. Кроме того, открытость Микама предполагала ответную откровенность,. но юноша не забывал, что они с Серегилом близкие друзья.
— Как будто он все обо мне знает, — выдавил он из себя наконец. — А иногда — как будто он считает, что и я все знаю о нем. Он спас мне жизнь, дал одежду, учил всему. Но только иногда я понимаю, что на самом деле мне о нем ничего не известно. Я пытался расспрашивать о его доме, его семье — обо всем таком, — но он просто улыбается и переводит разговор на другое. Это у него здорово получается.
Микам ухмыльнулся и кивнул.
— Так или иначе, — продолжал Алек, — мне кажется, он считает, что может сделать из меня то, чем является сам, и это-то меня и смущает: я слишком мало знаю о нем, чтобы догадываться, какого поведения он от меня ждет. Ты — его друг и все такое, и я не собираюсь просить тебя раскрывать какие-то секреты, но ведь есть же, наверное, что-то, о чем ты мог бы мне рассказать?
— Пожалуй. — Микам провел ногтем по кромке лезвия. — Мы впервые встретились много лет назад в верховьях Золотой реки, подружились и, когда он возвращался в Римини, я отправился с ним вместе. Там живет его старый друг Нисандер, и от него-то я и узнал большую часть того, что мне известно о нашем скрытном приятеле.
Где он родился и почему оттуда ушел — это пусть он сам тебе расскажет. Я не очень много знаю об этом, за исключением одного: в его жилах течет благородная кровь, и каким-то образом он связан со скаланской царствующей династией. Он был ненамного старше тебя, когда объявился в Скале, но уже успел побывать в переделках. Нисандер — волшебник, и он взял его себе в подмастерья. Но тут что— то, похоже, не сработало: Серегил колдуном не стал, несмотря на все его чудеса с животными, хотя они с Нисандером остались друзьями. Ты наверняка встретишь его, когда попадешь в Скалу: Серегил всегда первым делом отправляется к Нисандеру, когда возвращается из своих странствий.
— Волшебник! — выдохнул Алек. — Какой он?
— Нисандер-то? Славный старичок, добрый, как Создатель летним днем. Многие другие маги — важные и неприступные, а этот, стоит ему выпить кружку-другую, тут же начинает создавать зеленых единорогов или заставлять ножи танцевать с ложками, хоть он и один из древних.
— Древних?
— Волшебники живут так же долго, как и ауренфэйе, и Нисандер — не самый молодой из них. Похоже, ему лет триста. Он знал бабку царицы Идрилейн, а она сама уже бабушка. Нисандер — любимец царицы. Она часто приглашает его во дворец, и на всех пирах он — непременный участник.
— Серегил говорил, что в Римини много волшебников.
— Там есть коллегия магов — Дом Орески, хотя это скорее замок, чем дом. Как я уже говорил, волшебники, по большей части самодовольный народ, считают Нисандера выжившим из ума старым дураком и даже иногда насмехаются над ним. Но только ты подожди, пока встретишь его, — тогда сам решишь, что он собой представляет.
А насчет Серегила не беспокойся — он человек недоверчивый, но, если уж он взял тебя с собой, можешь не сомневаться: ты его устраиваешь, каковы бы ни были его резоны. Одну вещь могу сказать тебе наверняка: он за друга отдаст жизнь и никогда не заставит товарища отвечать за свои проделки. Никогда. Сам он может говорить тебе иначе, да и когда ты увидишь, как он живет в Римини, ты, пожалуй, усомнишься в этом, — но я хорошо знаю его и ручаюсь:
на него можно положиться, как можно положиться на солнце — оно обязательно встанет на рассвете. И единственное, чего он не прощает, — это предательство, так что ты лучше хорошенько запомни мои слова. Когда-то, еще до того, как он появился в Скале, его кто-то предал, и тот случай оставил на нем след на всю жизнь. Он убьет всякого, кто его предаст.
Алек обдумал услышанное, затем спросил:
— Что собой представляет Римини?
— Самый красивый город на свете. И самый прогнивший и полный интриг. У царской семьи больше ветвей, чем у ивы, и все они борются друг с другом за более высокое место на стволе. Политические заговоры, старые распри, тайные романы и все, что угодно. И как правило, когда кому-то из них требуется выкрасть важный документ или заполучить ценный амулет, они обращаются к нашему приятелю Серегилу. Те, кто его нанимает, никогда и в глаза его не видят, учти, но всегда известно, как вступить с ним в контакт. Нужно только спросить «Кота из Римини». Он самый широко известный и одновременно лучше всего сохраняемый секрет в этом городе.
— Все это трудно себе представить, — сокрушенно покачал головой Алек. — И он думает, что я тоже способен на такое?
— Я тебе уже говорил: не будь он уверен, что ты на это способен, тебя бы здесь не было. Держу пари, он видит в тебе такое, о чем ни ты, ни я не подозреваем. О, он бы спас тебя в любом случае, но должно быть что-то еще, ради чего он держит тебя при себе. — Микам подмигнул Алеку. — Вот и попробуй разгадать эту загадку — разгадку от Серегила ты услышишь едва ли. А пока не беспокойся о том, чтобы его не разочаровать. Просто держи глаза открытыми и подыгрывай ему по мере возможности.
Проскользнув в каморку, Серегил сбросил шаль и растянулся на постели, разминая затекшие от сгорбленного положения плечи. Микам и Алек вопросительно посмотрели на него.
— За голову Арена Виндовера назначена награда, — сообщил им Серегил. — И за твою, Алек, тоже. Есть упоминание и о неизвестном третьем человеке. Думаю, все это сделано с подачи того головореза, что улизнул от нас на дороге.
— Не стоит ограничиваться только этой возможностью, — предостерег его Микам. — Кто назначил награду? Мэр Вольда?
— Предположительно. Весть принес вчера почтовый голубь. В письме говорится, что мы ограбили кассу гильдии или что-то в этом роде.
— И во сколько же они оценили Арена на этот раз?
— В двадцать серебряных марок.
— Билайри и его ворота! — ахнул Микам. — Во что же это ты оказался замешан?
— Будь я проклят, если знаю. — Серегил устало провел рукой по волосам.