О чём говорил Цян? В последние мгновения жизни он изо всех сил старался рассказать Саймону, как спасти Наследников, но картинка в голове упорно не складывалась.
С другой стороны, может, Цян просто бредил. Может, от страха он пытался найти порядок в хаосе, а на самом деле искать было нечего. Но Саймон действительно почувствовал что-то в Убежище, когда стоял рядом с Камнем Судьбы, а теперь никак не мог понять, что это значит и значит ли вообще что-то.
– Ты его не склеишь, ты в курсе?
Рядом вдруг появился Нолан, и Саймон не дёрнулся только из-за жуткой усталости.
– В курсе, – сухо сказал он, осторожно вернул Осколок в часы и закрыл крышку. – Пытаюсь понять, что имел в виду Цян.
– Он сказал, что Хищник поможет спасти Наследников? – спросил Нолан, и Саймон удивлённо взглянул на него. – Бэк рассказал. До сих пор не верю, что Цян погиб из-за Камня Судьбы. Это же просто булыжник, даже не очень хороший. Хищник хотя бы давал силы, а Камень только отбирает…
– Цян боялся, что Вадим попытается его уничтожить, – перебил его Саймон; для тирады брата он слишком устал. Нолан нахмурился.
– Зачем?
– Якобы он может решить, что так отберёт у Наследников силы, – мрачно ответил Саймон. – Только Цян боялся, что сил лишатся вообще все анимоксы.
Нолан уставился на него с открытым ртом.
– А это вообще возможно?
– В теории, – сказал Саймон, убирая часы в карман. – Никто не знает наверняка, вот в чём проблема. И я очень не хочу выяснить это на практике.
Брат замолчал, а Саймон закрыл глаза и понадеялся, что, когда их откроет, Нолан уйдёт доставать кого-нибудь другого. Не то чтобы Саймон не хотел общаться с близнецом, просто он очень устал, а судьба всего мира наступала на пятки, и у него не было сил на его шутки и бесконечные колкости. Ему просто хотелось отдохнуть.
– Не думаю, что Вадим его уничтожит, – сказал Нолан целую минуту спустя, и Саймон устало открыл глаза. – Это ведь его единственный инструмент против Наследников. Он не такой уж кретин, явно прибережёт Камень, пока его совсем не загонят в угол.
– Как вариант, – сказал Саймон, не скрывая сомнения. – Но нам нельзя рисковать.
– Можно сражаться за пределами действия Камня, – сказал Нолан. – Как только мы поймём, где он, можно будет просто уйти. Не обязательно рваться сразу к Вадиму – можно сначала разобраться с его армией, а потом…
– Он разозлится и уничтожит его нам назло, – сказал Саймон. – Особенно если мы победим.
Нолан помотал головой.
– Вадим расчётливый. Он думает, прежде чем действовать…
– Мы ещё ни разу не загоняли его в угол, – заметил Саймон. – Тем более с сотней Наследников…
– Почему у тебя вечно только два мнения, твоё и неправильное? – сорвался Нолан, и Саймон захлопал глазами.
– Нет же…
– Да же, – сказал Нолан. – Ты никогда меня не слушаешь. Кого волнует, что я с ним несколько недель таскался и якобы помогал. Вы пять минут поговорили, и всё, ты теперь главный эксперт…
– А почему ты вечно споришь? – спросил Саймон, сверля его взглядом, и Нолан ответил ему таким же. – Мы братья, вообще-то, если ты не забыл. Нам не обязательно постоянно ругаться.
– Да? – парировал он. – Мне кажется, ты сам об этом не вспоминаешь.
Саймон сощурился.
– Мы не враги, Нолан. Я понимаю, это не всегда просто, но мы команда. Семья. – Он посмотрел на Шарлотту и кошку-Эмилию, льнущих друг к другу после нескольких месяцев разлуки. – Разве ты не скучаешь? По маме, дяде Малкольму, Зие… Я постоянно о них думаю и держусь только на мысли, что в конце концов мы с тобой вернёмся домой, в Небесную башню, в ПРИЮТ, будем соперничать, ругаться и спорить, кто бросил полотенце на полу в ванной…
– Только ты их бросаешь, – пробормотал Нолан, но Саймон, не слушая, продолжил:
– Я просто хочу вернуться к семье, домой, будто ничего этого не было. Хочу, чтобы Лео с дядей Дэррилом остались живы, чтобы не было бессмысленных войн. Я устал терять близких людей и животных, потому что меня втянули в очередной конфликт, который ко мне не относится, и я боюсь, что это никогда не закончится. Боюсь, что… что в Аништадте кого-то… – Его взгляд скользнул к Джему и Уинтер; те молчали. – Боюсь, что не все вернутся домой. Мне так страшно, что что-то случится, и мы так и не станем настоящими братьями. Не сможем ругаться и мириться тоже не сможем. А тот, кто останется, всю жизнь будет корить себя за смерть другого.