— Так что же?! Не томите право, — мне не терпелось узнать, что за дьявольщина случилась в тот вечер.
— Альтберг предъявил трефового короля — у меня камень с души упал. Соником шла дама пик! Князь должен был выиграть! Он уже выдохнул с облегчением, спокойно перевернул свою карту, и… все увидели трефового короля!
— Как так?! — вырвалось у меня. — Такое решительно невозможно!
— Немец аж заплакал, а Варвара Федоровна тут же вышла, будто тень, как и не было ее вовсе. Я после перебрал всю колоду князя, но ни червонной дамы, ни трефового короля не нашел. И еще, кроме меня никто не видел в зале сестры князя! — продолжал граф.
Я не знал, как реагировать. В памяти, однако, всплыли фронтовые рассказы Овечкина о бабушке его: рассказывал он, что на старость лет ворожбой она увлекалась. А так как доводилось мне слышать от няни своей сказы о том, как перед смертью ведьмы передают силы детям или внукам, потому проникся я доверием к Чинскому.
— Так вы считаете… — начал я.
— Ведьма она! — подтвердил Чинский еще не высказанную мной мысль. — Посудите сами: была замужем за немецким бароном Корфом. В четырнадцатом году барон покончил собой, а Варвара Федоровна промотав остатки его состояния, явилась к брату за деньгами. Князь назначил ей содержание, но весьма скромное в отличие от прошлой жизни. Вслед ей прибыл Альтберг. Немец добровольно ехал в Россию зимой! и не в столицу, а в глухую провинцию?! Мне еще тогда его россказни доверия не внушали, а теперь и вовсе.
— Ах, вот оно что! — прервал я Чинского.
В моей голове начала выстраиваться мысль, связующая отдельные рассказы графа в нечто общее. Видимо, Чинский к тому и подводил. Но оставались еще вопросы наследования, о которых я не знал ничего, кроме промелькнувшей фразы полковника об отсрочке до осени.
— А что вам известно о завещательном письме князя? — спросил я.
— Князь написал это письмо в тот же вечер. В нем говорится, что в случае рождения ребенка, он примет все права наследования, а опекуном ему назначается Полина Григорьевна. Если дитя не родится или умрет в младенчестве, то основные права наследования примет Варвара Федоровна, а Полине Григорьевне останется Печенежская усадьба и десять тысяч ассигнациями. До срока обе получают установленное содержание.
— Княгиня в положении?! — вырвалось у меня.
— Да, Полина Григорьевна носит ребенка князя, и я опасаюсь за их жизнь, — выдохнул Чинский.
— Так надо же что-то предпринять! — вскричал я. — Нельзя оставлять такое дело на произвол!
Я был полон негодования. Мной одолела жажда деятельности, но с чего начинать я не знал. Как подступиться к столь щекотливому делу? Как уберечь не рожденное дитя и его мать от ворожбы?
— Думаю, что баронесса сейчас не решится на какие-либо действия по отношению к невестке, уж слишком явное подозрение она навлечет на себя, — высказал я успокоительное предположение, так как приметил, что граф весьма взволнован. — Мы непременно придумаем, что надобно предпринять, — добавил я.
— Благодарю вас, ротмистр. Я не ошибся в вашем благородстве, — ответил Чинский, после чего мы расстались.
Чинский, ускоряя шаг, пошел вперед и вскоре свернул в проулок. Я осмотрелся, определил, что идти мне следует прямо. Но едва двинулся я с места, как приметил большую черную кошку, выскочившую на мостовую. Она, будто в нерешительности остановилась и уставилась на меня. В лунном свете глаза горели страшными огнями. Признаться, мне стало не по себе: ночь, полнолуние, разговоры о чертовщине — и тут черная кошка.
Я поднял камень и запустил в бестию. Попал, чему весьма удивился. Кошка неистово взвыла и стремглав помчалась в проулок — куда свернул Чинский.
Я, почувствовав облегчение, быстро пошагал домой.
Всю ночь мне мерещились дьявольские козни:
Первым явился покойный князь в королевской мантии, со скипетром и державой — точь-в-точь трефовый король. Потом кошка с женским лицом, пышной прической в виде винновой карточной масти (баронессу я еще не имел чести видеть, но отчего-то был уверен, что она темноволоса). Хохочущий дьявольским смехом немец Альтберг продолжил измывательства над моим полусонным сознанием. Они сменяли друг друга, а сопровождалось действо единственной зловещей фразой: "Жизнь на кон!".
Утром я чувствовал себя разбитым. Король, кошка и немец еще долго виделись в глазах. Завтракая, я принялся размышлять: отчего так легко поверил Чинскому? Ведь вполне могло быть, что он сам причастен к смерти князя. Причин желать смерти товарища было достаточно. Вероятно, была и возможность подменить карту. Впрочем, я тут же прогнал дурные мысли: не мог я представить, что в столь гнусном деле участвовал боевой офицер, отчаянный и мужественный человек, которым несомненно был граф — кавалер орденов Святого Георгия четвертой и третей степеней.