– Что рассказывать?
– У меня большая проблема. С Риком. Он действительно злой. Знаешь, бывают испорченные мальчишки? Жестокие маленькие существа. Знаешь, почему он при этом неплохо живет?
– Потому что одна только ты видишь в этом проблему?
– Точно. Ты жутко умный. Знаешь, что я сейчас сделаю?
– Что?
– Соберусь с силами. Сообщу себе, что вела себя плохо. Выше голову, подтяни живот, расправь плечи – вперед, девушка. Дня три-четыре буду думать о нем каждые три минуты, потом наберу личный номер в офисе, униженно покаюсь, поплачу, попрошу прощения за то, чего не делала. И буду одновременно стыдиться и тошнотворно радоваться.
– Совсем никудышный характер?
– Всегда казался сильным. Он меня зацепил.., в физическом, что ли, смысле. Думаю про него и так сильно хочу, что в голове гудит, в ушах звенит, белый свет кружится перед глазами.
– М-м-м. Унижаешься?
– Именно. Я хочу порвать с ним. Хочу освободиться. И когда в твоей ванной ревела после его ухода, меня осенило, как вырваться на свободу, если хватит духу.
– С моей помощью решить проблему?
– Думала, ты ухватишься за такую возможность. Дело не в том, будто я до того сногсшибательная и прелестная, что могу походя всем вскружить головы. Только знаю – во мне есть какая-то очень эффектная чертовщинка. То есть если бы я оказалась в одном салуне с какой-нибудь победительницей всемирного конкурса “Мисс плантация спаржи” и какой-нибудь тип положил на нее глаз, то многие по дороге сменили бы цель. Не знаю почему, но так оно и есть. Поэтому я была совершенно уверена, что смогу подцепить тебя в баре.
– Ты действительно подала сигнал.
– Интересно знать, как ты его понял.
– Он, по-моему, объявлял: “Посмотри-ка, я здесь!"
– Ну и черт с ним. Я люблю мужчин – просто как таковых. Шесть братьев и я, единственная девчонка. Никогда не могла быть настоящей девчонкой, вести за завтраком девичью болтовню. Только я не брожу по панели. Конечно, мне нравится заниматься любовью. Просто не признаю это настоящей потребностью, понимаешь? Правда, сейчас к Рику здорово привязалась, причем он мне даже не очень нравится. Уж и не знаю.., может ли после этого выйти не хуже с другим. И подумала, что с тобой можно будет проверить. Думаю, нервы взвинчены, чуть-чуть подтолкнуть – и готово дело. Легче разыгрывать пьяную. Я едва тебя знаю. Больше никогда не увижу. А ты засомневался. Или у моей загадочной чертовшинки другая длина волны. Ой, Господи! Я себя чувствую безобразной, тупой, нерешительной… Честное слово, никогда раньше не пробовала подцепить незнакомца.
– А если не произойдет ничего особенного, не будешь страдать сильнее прежнего?
– Нет. Потому что после этого у меня не хватит духу ему позвонить. Буду считать себя чересчур виноватой, когда пересплю с тобой, – не важно, выиграю или проиграю… Понимаешь, я могу сорваться и приползти к нему на брюхе. А так у меня будет время справиться с этим порывом. Если придет, не имея от меня известий, не знаю, сумею ли удержаться. Но.., получу довольно хороший шанс.
Она вновь глубоко вздохнула. Странная маленькая веснушчатая леди, излучающая нечто не поддающееся определению, нечто манящее и отважное.., нечто игривое. Да, мир – просторное тенистое местечко, где всего несколько раз, только в нескольких уголках можно встретиться с незнакомцем. Может, она частично избавит меня от тревоги последних недель. Старый доктор Макги. Домашняя терапия. Наложение рук. Лечебные манипуляции. Голод всегда присутствует, нисколько не интересуясь именами и лицами, нуждаясь лишь в подходящем рациональном доводе. Поэтому я запустил пальцы в завитки волос у нее на шее, нашел тот же самый язычок “молнии” и медленно потянул к пояснице. Она рванулась, взлохмаченная, широко распахнув глаза, радостно приоткрывая губы… Но остановилась, нахмурилась, сосредоточилась:
– О'кей, история в самом деле печальная. Но не настолько же, чтобы сильный мужчина заплакал.
– Я не плачу. Ты попала мне локтем в глаз.
И она захохотала, утробно, от всей души, смех всецело ее одолел, до слез, но не до истерики. Пока я гасил свет, она повесила платье на вешалку, разобрала постель. Дверь ванной мы оставили приоткрытой, оттуда к изножью кровати углом тянулась полоска света. Она была скованной, с напряженными мышцами, нервничала, но недолго. Пролетело неизмеримое время, и я понял, что именно представляет собой ее таинственная аура. Это была здоровая, крепкая, веселая, чистая, неистощимая девушка, сплошной сгусток масла и пряности, с длинной стройной талией и торсом, в изощренном, ритмичном контрасте с сильными, жаркими, жадными бедрами, намекавшими на скорое возрождение жажды.
Утром я медленно очнулся от шума воды – она принимала душ – и снова заснул. Проснувшись чуть позже от яркого солнца, сиявшего в затемненной комнате, увидел ее, обнаженную, у двойных гардин. Отвернув край, она выглядывала на белый свет, а другой рукой энергично чистила зубы моей зубной щеткой.
Отвернулась от окна, заметила, что я открыл глаза, подскочила к кровати, продолжая работать щеткой.
– ..брое утро, милый.
– И тебе доброе утро, тигрица.
– Ур-бур-бур…
– Что?
– Я хотела сказать, что взяла твою щетку. Надеюсь, не возражаешь. То есть после интимной близости становишься вроде как родственником.
– Согласно одной старой шутке, нечто вроде официального знакомства.
Она вновь принялась чистить зубы, а я протянул руку, схватил ее за запястье, подтащил поближе. Она вытащила изо рта щетку и задумчиво уставилась на меня.
– В самом деле? Серьезно? – И улыбнулась. – Конечно. Только пойду пописать.
И ушла в ванную. Зашумела вода, послышался прерывистый звук слабой струйки, словно писал ребенок. Присеменила обратно, сияющая, бросилась в постель, звучно шмякнулась, жадно потянулась, с крайним удовлетворением промычала в предвкушении: “М-м-м…” В особой сфере своей компетенции она, пожалуй, была наименее неуклюжей особой во всем округе.
Пока мы одевались, она все сильнее нервничала – ей предстояло выйти из номера мотеля в субботний полдень. Была почти уверена, что Рик поджидает ее в смертоносном молчании. Или компания каких-нибудь приятелей по некоей неизвестной причине пройдет мимо. Отчасти замаскировалась, надев парик. Заставила меня выйти, завести машину, открыть дверцу с ее стороны, убедиться, что берег чист, и посигналить.
Вылетела галопом и, вскакивая в машину, ударилась коленом о край дверцы так, что первые три квартала не разгибалась, держась за ногу и поскуливая. Время от времени поднимала голову, выясняя, где мы находимся, и давая указания. Ее дом стоял в маленьком жилом садовом квартале под названием Ридж-Лейн. Дважды объехав по ее требованию два квартала и удостоверившись, что поблизости не стоит красный автомобиль Рика с откидным верхом, я свернул на короткую узкую подъездную дорожку за плотной оградой секвой и остановился в нескольких дюймах за ее блекло-синим “фольксвагеном” на стоянке. Она по буквам продиктовала мне свою фамилию и добавила, что телефон есть в справочнике. Мне показалось, что ей не хочется слышать мои звонки. Она не желала менять одну связь на другую.
Я вспомнил, что забыл спросить одну вещь.
– Кстати, что вы надеялись у меня найти. Пенни?
– Мы даже не знали, правда, – пожала она плечами. – Хоть какую-нибудь подсказку. Документы, деньги, письма, записки… Когда попадаешь в тупик, пробуешь все, что угодно.
Сидя в машине, мы вдруг оба зевнули, широко, от души, так что челюсти скрипнули. И рассмеялись. Она поцеловала меня, вылезла, взвизгнув от боли, когда наступила на ногу. Наклонилась, растерла больное колено и захромала к дверям. Открыла дверь, улыбнулась, махнула, я дал задний ход.
На обратном пути остановился в местечке, где было чисто, как в операционной, имелся свежий сок, совсем свежий арахис и на удивление хороший кофе. Потом, чуть посмеиваясь над собственной щепетильностью, прошел полквартала, купив зубную щетку перед возвращением в мотель. Да, есть разные степени личной собственности, и, похоже, зубная щетка стоит на особом уровне, чуть повыше расчески.