Я покончил с игрой в шарады и повел ее, подхватив под локоть. Она вслух громко раздумывала, не пойти ли куда-нибудь в другое место, по той или иной причине отвергая одно за другим по мере упоминания, я привел ее в темный альков близ гудящего центрального кондиционера, после внезапного изумленного онемения и инстинктивного сопротивления она несколько нерешительно подставила губы. В поцелуе присутствовала чуть наигранная живость, но вкус был превосходный. Потом разрешила увлечь себя к 109-му номеру и ввести, пыталась держаться развязно, отчего голос стал слишком резким и напряженным:
– Джин? Твой любимый напиток, да? Я тоже его обожаю, но не люблю пить на публике. Становлюсь дико счастлива, начинаю шуметь и так далее. Но ведь мы можем выпить немножечко, правда, милый?
На дне ведерка в воде от растаявшего льда плавала горстка кубиков. Она решила свой тоже не разбавлять. Мы чокнулись, она с улыбкой захлопала длинными пластиковыми ресницами. Отхлебнула глоточек, достойный колибри, села, поставила бокал на ковер, сбросила левую туфлю, нежно погладила посиневшие пальцы.
Я подержал во рту “Плимут”. Становлюсь дегустатором, когда нравится вкус. Но было в нем что-то не то, до такой степени, что я убедился в справедливости подозрений. Нехорошая Пенни. Сделав вид, что отхлебываю еще, выпустил первый глоток обратно в стакан. Во рту слегка покалывало, присутствовал вяжущий вкус с легким привкусом пыли.
Извинившись, пошел в ванную, закрыл за собой дверь, вылил джин в полотенце, чтобы сберечь лед. Сполоснул лед и стакан, налил воды. Спустил в унитазе воду, постоял несколько минут, стараясь перед возвращением разгадать план операции. К откупоренной бутылке “Плимута” она не приближалась, по крайней мере при нынешнем посещении номера.
Значит, она или кто-то из ее знакомых заранее провели медикаментозную процедуру. Потом она пришла убедиться, что я выпил, и в случае необходимости снять с двери цепочку, если предположить наличие сообщника. Вдобавок, чтобы не рисковать, отправив человека туда, откуда он может и не вернуться, полезно быть на месте и удостовериться в произведенном эффекте.
Вернувшись, я заметил, что ее бокал пуст на две трети. Предположительно вылит в растаявшую воду. Она сбросила обе туфли и села, скрестив ноги. Подол белого платья задрался до середины бедер. Маленькая, с длинной талией. Ноги можно было б назвать толстыми, если бы не красивая форма.
– Я что, одна буду пить? – спросила она, надув губки.
– Никогда не соревнуйся с хлебателем, – предупредил я, осушил стакан воды и пошел к стойке, где стояла бутылка и лед. – Я успею проглотить еще одну порцию, пока ты прикончишь ничтожный остаток своего джина, ангел.
Она поспешно подскочила сзади, обвила меня руками.
– Милый, давай не будем слишком много пить, а? Знаешь, можно кое-что испортить. По-моему, мы оба выпили.., в самый раз.
Полезная подсказка. Если ее встревожила мысль, что я выпью две порции, – значит, средство действует быстро. Но прежде чем притвориться уснувшим, я признал необходимым преподать небольшой урок. Поэтому не стал наливать, повернулся и начал хихикать и лапать ее. Без туфель она была очень маленькой. Старалась отвечать, пока я не нащупал на шее “молнию”, одним рывком расстегнув платье до самого копчика. Тихо посмеиваясь, стянул его с плеч, она заволновалась, задергалась, стала отскакивать и бороться, приговаривая: “Нет, нет, милый! Давай… Ой! Не спеши… Ой! Пожалуйста…” Я сдернул рукава, пресекая сопротивление. На ней был бледно-желтый лифчик с белыми кружевами.
– Ты порвешь… Подожди… Нет, не надо! Я нащупал застежку, подцепил ногтем, та отскочила, слетели бретельки.
– Нет! Черт! Ой! Пожалуйста!
Она выпростала из рукава одну руку, попыталась натянуть платье, но в этот момент я сдернул другой рукав, стиснул одной рукой оба ее запястья, другой схватил за талию, приподнял, чуть встряхнул, по-прежнему хихикая. Платье с лифчиком соскользнули, упав на пол, я перевернул ее в воздухе, одной рукой держа плечи, другой под коленки, с дурацким смехом бросил на кровать. Она молча боролась, смертельно серьезно, удерживая желтенькие, в тон, трусики. Я в конце концов сжалился, застонал как мог глуше, тяжело рухнул грудью на ее крепкие трепещущие бедра.
Тяжело дыша, она столкнула меня:
– Эй! Проснись!
Я не шевельнулся. Она больно, с вывертом, ущипнула под ухом, потом рванула к себе мою руку, нащупала пульс. Удостоверившись, оттолкнула меня, высвободила свои ноги, кряхтя от усилий. Глаза мои были закрыты. Заколыхалась кровать, через несколько секунд послышался тихий щелчок застежки лифчика, вскоре почти неслышное жужжание нейлоновой “молнии”, застегнутой в три приема, потом легкие шаги – я понял, что она снова обулась.
Сняла телефон с полочки у кровати, набрала городской коммутатор и нужный номер. Несколько секунд обождав, проговорила: “Порядок” – и положила трубку. Щелчок зажигалки. Усталый вдох. Запах табачного дыма. Дальнейшие звуки уведомили меня, что она отперла дверь, возможно, оставила приоткрытой для получившего сообщение о полном порядке в номере 109. Край кровати врезался мне в нижнюю часть живота.
Ноги были на ковре.
– Давай! – прошептала она. – Давай, Рик, дорогой. От телефонного звонка до визита прошло шесть-семь минут. За дверью мужской голос, мягкий и приглушенный, спросил:
– Все о'кей, детка?
– Никаких проблем.
– Отличная работа. Я просто с ужасом думал, как ты пойдешь к нему в номер. Боялся, вдруг он решит не пить. С виду такой здоровенный и сильный сукин сын, даже жутко подумать…
– Так же жутко, как мне представлять, что ты каждую ночь спишь со своей драгоценной женой Дженис, милый? – едко перебила она.
– Ты же знаешь причину.
– Да ну?
– Нет времени открывать ту же самую чертову старую банку с червями. Пенни. Давай лучше посмотрим, что тут у нас выйдет.
Он вцепился в ремень и стащил меня с кровати. Я полностью расслабился, позволяя себя ворочать, оказался в конце концов на боку с согнутыми коленями, щекой на колючем ворсе ковра. Он толкнул меня в плечо, и я медленно перекатился на спину, потом снова перевернул меня лицом вниз. Я почувствовал, как он вытаскивает из кармана брюк бумажник, отчетливо услышал, как сел на кровать. Судя по всему, крупный. Физически сильный. Голос молодой.
– Что-нибудь есть? – спросила она.
– Тут нет. А в пиджачных карманах?
– Только вон то барахло. Ничего.
– Посмотрю еще в карманах брюк.
– Может быть, что-то.., в белье, в ботинках?
– Не знаю. Если не найдем ничего, то проверю. Не нравится мне, что у этого сукина сына так мало обычной белиберды.
– Что ты хочешь сказать, дорогой?
– Обычные люди носят при себе бумаги. Записную книжку, памятки, адреса, письма, всякую ерунду. У Макги документы на взятую напрокат машину, билет на самолет до Лодердейла, ключи, водительские права, полдюжины кредиток и.., чуть больше восьмисот наличными. Вот. Возьми две по пятьдесят.
– Не надо мне этих денег!
– Надо, чтобы, он думал, будто его обокрали. Бери, черт возьми!
– Ладно. Только не понимаю, почему он должен думать…
– Не знаю, что нас ждет – выигрыш, проигрыш или ничья, в любом случае перевернем к чертям постель вверх дном, вымажем подушку помадой, обольем его твоими духами, разденем и оставим в постели. А остаток в бутылке выльем в унитаз.
– Ладно. Только, знаешь, он не похож на того, кто…
– Пенни, ради Бога!
– Ладно. Извини.
– Мы знаем, что тот был крупным мужчиной. Знаем, что не из нашего города. Знаем, что он приходил на встречу с Пайком.