Мозг – котел, что-то вскипает, выскакивает на миг и ныряет обратно в похлебку. На ощупь ничего не найти. Ждешь, пока как-нибудь упорядочится, обнаружится некая связь в хаосе всплесков и пузырьков на поверхности. А потом – эврика! Причем веришь, что это холодный, чисто логический процесс.
Наконец, при моем четвертом визите к электронному снотворному, стукнуло ровно шесть. Я осторожно снял очки, отложил в сторону, выключил “Дормед”. Последил, готовый идти будить Бидди, если Морин проснется. Несколько минут она не шевелилась. Потом перекатила голову из стороны в сторону, что-то промурлыкала, совсем перевернулась на бок, подтянула колени, сунула обе руки, сомкнув ладошки, под щеку и вскоре задышала так же глубоко, как и прежде.
В комнате темнело, и я включил плоскую лампу на противоположной стене. Сел в качалку возле кровати, наблюдая за спящей женщиной, думая, что, наверное, на этом месте обычно сидит Бидди, глядит на нее, размышляет о браке, о своей собственной жизни.
Чуть позже восьми я стукнул в дверь Бидди. Через секунду услышал сердитое неразборчивое ворчание. Подождал, еще стукнул, она неожиданно резко распахнула дверь, в халате, наброшенном на плечи, придерживая его скрытой под полой рукой. Волосы спутаны, лицо припухло от сна.
– Который час?
Я сообщил, что восемь с небольшим, что Мори отключена от аппарата в шесть и по-прежнему спит. Бидди зевнула, откинула волосы свободной рукой.
– Бедняжка, наверно, совсем измучена. Я буду через минуту.
Одеваясь, она послала меня вниз, пообещав привести Мори. Я отыскал выключатели, а когда смешивал выпивку, зазвонил телефон. Раздался один звонок. И все. Поэтому я решил, что Бидди ответила наверху. Понес стакан в гостиную, и снова прозвенел один звонок.
Они вскоре спустились. Мори была в длинном, до полу, синем халате с длинными рукавами, белыми пуговицами и белой отделкой. Одной рукой чесала плечо, другой бедро и кисло жаловалась:
– Просто совсем меня съели. Как они пробираются в закрытый дом?
– Не чешись, милая, только хуже будет.
– Ничего не могу поделать.
– Поздоровайся с Тревисом, дорогая. Она остановилась у подножия лестницы, улыбнулась мне, все еще почесываясь, и сказала:
– Привет, Тревис Макги! Как дела? Я сегодня чудесно спала.
– Отлично.
– Только все жутко чешется. Бидди!
– Что, детка?
– Он здесь? – Тон и выражение опасливые.
– Том уехал.
– Бидди, можно мне сандвич с арахисовым маслом? Ну пожалуйста!
– Ты же на диете, милая. Опять набрала почти сто пятьдесят.
– Но ведь я очень высокая, Бидди, – льстиво, угодливо продолжала она. – И умираю с голоду. Так хорошо поспала и так жутко чешусь!
– Ну…
– Пожалуйста! Его ведь все равно нет. Он ничего не узнает. Знаешь, наверно, какой-нибудь сукин сын меня пнул или стукнул. Ужасно болит, прямо…
– Морин!
Она замолчала, сглотнула с виноватым видом.
– Я не хотела.
– Пожалуйста, веди себя прилично, милая.
– Ты ему не расскажешь?
Бидди взяла у меня стакан, и они проследовали на кухню. Потом очень медленно и осторожно вышла Морин, неся новую порцию. Я поблагодарил, и она просияла. Каким-то образом умудрилась выпачкать нос арахисовым маслом, должно быть, лизнула из банки. Ушла назад. Я слышал их разговор, но не разбирал слов, лишь интонации, словно мать разговаривала с ребенком.
Вернувшись, Морин придвинула к телевизору пуф, охотно надела подключенные Бидди наушники и погрузилась в образы, звуки, жадно поедая сандвичи.
– Любит смотреть то, чего не выносит Том, – заметила Бидди.
– Она помнит о своем вчерашнем побеге?
– Нет. Все уже позабыто. Доска начисто вытерта.
– Она не хочет произносить имя Тома?
– Иногда произносит. Ужасно старается угодить ему, заслужить одобрение. Просто.., вся костенеет в его присутствии. Он действительно замечательный и очень с ней терпелив. Но по-моему.., человек с интеллектом Тома не может приспособиться к жене-ребенку.
– Если говорить о ней как о ребенке, это хороший ребенок.
– О да. Она счастлива или кажется, будто счастлива, любит помогать, только забывает, как делать разные вещи.
– Вроде бы это не согласуется с попытками самоубийства?
– Нет, – нахмурилась она. – Все гораздо сложней, Тревис. В этих случаях речь идет о другом ребенке, дурном и хитром. Перед попытками она сперва добирается до спиртного и напивается. Как будто алкоголь помогает ей осознать себя и свое состояние, снимает какую-то блокировку или нечто подобное. С самого первого раза мы держим под замком все спиртное. В тот раз, когда она заперлась в ванной и перерезала вены, я оставила на столе рядом с миксером полкварты джина и забыла. Как бы упустила из виду. А она, должно быть, утащила наверх. Так или иначе, пустая бутылка валялась у нее под кроватью. И когда Том нашел петлю, мы знали – она что-то выпила, только неизвестно, что именно и каким образом. Ванильный экстракт, лосьон для бритья, еще что-нибудь, может, даже медицинский спирт. Она, конечно, не помнит. Уже довольно поздно. Приготовить вам поесть?
– Думаю, мне пора, Бидди. Спасибо.
– Это я вам обязана, друг мой. Я сердилась, что вы мне позволили так долго спать. Но наверно, вы лучше знаете, как это мне было нужно. Я дошла до предела. Минимум, чем могу отплатить, – накормить.
– Нет, спасибо, я…
Она насторожилась, прислушалась, склонив голову, потом расслабилась:
– Извините. Показалось, снова этот чертов телефон. Наверно, какие-то неполадки на линии. На протяжении двух-трех последних месяцев то и дело звонит один раз или даже один не дозванивает, а потом умолкает. Никто не отвечает. Снимешь трубку – там просто гудок. Так останетесь?
– Нет, пожалуй. Но все равно спасибо.
Морин, попрощавшись улыбкой и кивком, поспешно вернулась к голубому экрану, где окруженная толпой девушка с оживленным лицом наклонилась через проволочную ограду, радуясь при виде стремящейся к финишной линии беговой лошади. Из наушников Морин слышалось только жужжание.
Идя к машине на подъездной дороге, я услышал позади щелчок. Бидди заперла на замок тяжелую парадную дверь.
Глава 11
К моменту моего появления в обеденном зале мотеля воскресный обед закончился. Могли подать разве что сандвич со стейком. В дальнем конце зала сидела перешептывавшаяся пара, да одинокий толстяк притулился у стойки. Когда я подошел к бару выпить на ночь, и пара, и толстяк ушли. Я сел на дальний стул у стены, где впервые увидел Пенни.
Ко мне со странным выражением на физиономии приближался Джейк, бармен.
– Добрый вечер, сэр. Слушайте, если вы вляпались в какую-то передрягу…
– Я всего лишь посоветовал Стейнгеру спросить у вас, действительно ли я впервые с ней встретился прямо здесь в пятницу вечером.
Ему вроде бы полегчало.
– Честно сказать, он мне голову заморочил. Заявился с такими речами, говорит, если будете пускать сюда шлюх, потакать, можно ведь и лицензию потерять. То да се, вокруг вас с той девчонкой. Вдруг думаю, ему намекнули, прямо так отрицать не могу, говорю, разумеется, они вместе ушли, да откуда мне знать, может, они друзья-приятели. Клянусь Богом, Сэм я не знал, что это про нее нынче утром писали в газетах, пока он не сказал. Я расстроился, думаю, может, вы тот самый псих, что повез ее домой и… Даже самые обыкновенные с виду парни иногда из-за шлюх с ума сходят. Только никак в голове не укладывалось, чтобы вы.,. Ну, в любом случае, вижу, как вы вошли, сразу полегчало, не пойму, почему.
– Мне, пожалуй, “Блэк Джек” со льдом.
– Слушаюсь, мистер Макги. – С подобающей помпой подал спиртное и продолжал:
– Господи Иисусе, я прямо чуть жив с тех пор. А.., по-моему, вам должно быть еще хуже. – Подразумеваемый вопрос был абсолютно ясен.
– Джейк, мы вышли отсюда, пожали друг другу руки, спели коротенький гимн и сказали друг другу “спокойной ночи”. Он вспыхнул:
– Простите. Это не мое дело. Я просто думал, может, она сама напортачила, понимаете? Захотела сквитаться с изменившим дружком, повела вас к себе, а назавтра сообщила ему, как разделалась с ним, и он просто не выдержал. Посмеялась над ним, он схватил первое, что подвернулось под руку, и…