– Сейчас, когда вы изложили идею, я увидел в ней некоторые плюсы. Но вы не выходите у меня из головы по другой причине.
– А именно?
– Допустим, я назову имя вашего друга. Милого, нежного, чуткого, замечательного и так далее.
– Этого вам, разумеется, не удастся. К чему вы клоните?
– А если удастся, сочтете необходимым бежать к нему с известием, что кому-то обо всем известно?
– На гипотетической основе? Дайте подумать. Зачем вам его называть? Чтобы знать наверняка? Что вам нужно?
– Ключ к этому человеку.
– Это изумительный человек!
– Все так думают?
– Нет, конечно! Не будьте идиотом! Любой человек, обладающий силой, энергией, собственным мнением, наживает врагов.
– Которые на него клевещут.
– Естественно.
– Ладно. Его зовут… Томмпестьюс К. Флиггл, банкир.
– Тревис, какой вы дурак!
– Мы живем в дурацкое время, моя дорогая. Едва заметное неудержимое подергивание мышц вокруг глаз Дженис при звуке первого слога вымышленного имени сообщило мне все, что нужно.
В двенадцать с несколькими минутами я увидел табличку , на почтовом ящике дома номер 60 по Ридж-Лейн. Мисс Гулда Веннерсен. В углу таблички стояло название агентства недвижимости, управлявшего домами в садовом квартале. Из первого попавшегося телефонного автомата в аптеке я позвонил в офис, где меня соединили с мисс Форрестол. Я сказал, что работаю в кредитном бюро и был бы признателен за некоторые сведения о мисс Гулде Веннерсен. Отыскав карточку, она сообщила, что мисс Веннерсен, пятидесяти одного года, проживает в доме номер 60 в течение четырех лет и никогда не просрочивала платежи. На вопрос, служит ли мисс Веннерсен в страховой компании, ответила:
– Нет, только если не сменила работу, не уведомив нас. Конечно, она фактически не обязана нас информировать. Но служит, по нашим сведениям, в брокерской фирме “Киндер, Нойес и Штраус”. Кассиршей.
– Благодарю, дорогая моя.
Позвонив в брокерскую контору, я, к полному своему удовольствию, услышал от девушки на коммутаторе, что мисс Веннерсен там работала, как минимум, два года назад. Она служит в агентстве недвижимости. И мне был продиктован номер телефона. По наитию я полюбопытствовал, не работал ли в этой фирме мистер Том Пайк, и получил подтверждение – раньше работал.
Оказалось, что продиктованный девушкой телефон принадлежал “Девелопмент анлимитед”. Я набрал его.
– Мисс Веннерсен? Сейчас переключу… Ох, простите, сэр. Она все еще в офисе в Джэксонвилле. Хотите выяснить, когда вернется?
Я поблагодарил и попросил не беспокоиться. Вернулся в мотель, посмотреть, нет ли каких сообщений. Там меня поджидав Стейнгер.
Глава 16
Почему-то Стейнгер переменился, стал скованным, обрел нервную манерность, которой я прежде не замечал. Мы пошли в 190-й. Он беспокойно расхаживал взад-вперед. Я позвонил, чтобы принесли кофе и сандвичи, спросил, в чем дело.
– Дайте сосредоточиться, – попросил он, остановился у большого окна, сложив за спиной руки, перекачиваясь с носка на пятку, глядя на забавлявшихся в бассейне людей. Наконец объявил:
– Может, буду работать в какой-то охранной шарашке. Постовым у ворот, надзирателем…
– Вас что, выгнали?
– Пока нет. Но может быть, выгонят.
– Почему?
– Миссис Баумер отправилась на экскурсию с садоводческим клубом. Я в конце концов уговорил дочь меня впустить. Приступил к действиям. Предупреждаю – у вас серьезные неприятности. Сокрытие информации – чуть ли не самое важное преступление. Может быть, смогу помочь, если вы мне сейчас доверитесь. И так далее и тому подобное. Пока она не раскололась.
– В чем ее проблема?
Он отошел от окна, тяжело рухнул в кресло.
– Она тряслась, всхлипывала, захлебывалась, брызгая слюной. Старалась побыстрей высказаться, все слова в кучу смешивались. Хватала меня за руки, умоляла, исповедовалась… Иисусе!
– В чем исповедовалась?
– Несчастная, неприметная, безобразная девочка была влюблена в доктора Шермана. Не столько поэтический роман, сколько страсть, жаркое дыхание. Вы ее видели. Приходила ли хоть одному мужчине в голову мысль до нее дотронуться? Так что она сама собой занялась – одному Богу известно, каким именно образом. Задерживалась с уходом, запирала дверь, оставляла свет в кабинете гореть, уходила в темную процедурную. Что-то там делала, объяснять мне не стала. Говорит, что-то грязное и ужасное. Думаю, это длилось годами. Нечто вроде разрядки. Через несколько дней после смерти Шермана разбирала архив. Не имела понятия, зачем Брун явился и как он вошел. Была в процедурной, вдруг вспыхнул свет – в дверях стоит Брун и смотрит. Велел одеться, сказал, побеседует с ней в кабинете. Макги, он явно убедил эту бедную, жалкую, больную, смиренную женщину в существовании неких законов насчет преступления против природы, в результате чего ее бросят в тюрьму как извращенку или дегенератку. Сказал, если она хоть когда-нибудь попытается намекнуть кому-либо, будто Шерман не покончил с собой, велит ее арестовать и упрячет подальше. Прихватил с собой какие-то “улики”. Но, черт побери, откуда мне было знать, что она на последнем пределе? Вдруг одеревенела, закусила губу, давай вскрикивать, лязгать зубами, глаза закатила. Пришлось вызвать “скорую”. Похоже на нервный срыв. Оставил там соседку ждать миссис Баумер.
– За это вас не уволят, Эл.
– Не за это. За то, что последует. Может быть.
– Что именно?
– Придется вплотную заняться Дэйвом Бруном. Слишком давно это тянется, слишком многое накопилось. По правилам, которых я формально должен придерживаться, невозможно прижать его к ногтю. Считается, мы с ним играем в одной команде. Он придает дурной запашок всему делу. Может, пора действовать не по уставу. Слушайте, мне надо взять кого-то с собой. Я боюсь своих собственных мыслей. Со мной должен быть тот, кто меня остановит, если я сорвусь с катушек.
– Может, сначала все хорошенько обдумаете?
– Хотите сказать, не желаете в этом участвовать?
– Если хотите, чтобы я шел с вами, – ладно. Только вот, прежде чем отправляться на встречу, нельзя ли на всякий случай проверить как следует, где был Брун в вечер смерти Шермана и в день смерти Пенни Верц?
– Насчет прошлой субботы не знаю, но помню, когда умер Шерман, он ездил в Бирмингем, доставлял оттуда одного арестанта. В любом случае давайте посмотрим, где сейчас может быть этот подонок.
Он подошел к телефону у кровати, набрал номер, пробормотал приветствие, осведомился про Бруна, выслушал ответ, нажал на рычажок, набрал другой номер. Ждал, как минимум, восемь гудков, сдался и заключил:
– Кажется, у меня есть еще время подумать. Он мелькает то тут, то там, но на протяжении последнего часа никто его не видал. Может, шатается вокруг суда. Тамошние приятели снабжают его крохами информации, должно быть за наличные из рук в руки. А может, пошел зачем-нибудь в муниципалитет. Или где-то в укромном уголке шепчется с очередным нанимателем.
Стейнгер ушел, пообещав держать связь и заскочить за мной по дороге на встречу с Дэйвом Бруном. После этого я выставил за дверь поднос с обеденной посудой, чтоб не давать никому повода за ним зайти. А перед уходом прибег к древнейшему и простейшему трюку, предупреждающему о любом вошедшем в ту дверь, из которой я вышел. Взяв лист почтовой бумаги с символикой и адресом мотеля, вышел, присел, сунул руку в дверную щель и бросил его на ковер, точно заметив место – на длине моей руки от локтя до пальцев. Дверь открывается внутрь, так что любой визитер его сдвинет. Даже если у незваного гостя хватит ума положить листок обратно, он никогда не ляжет точно на прежнее место. Если дверь распахивается наружу, лучше всего при закрытии сунуть в точно определенное место обломок спички или зубочистки, еле заметный снаружи. Впрочем, профессионал способен обойти подобную ловушку, равно как волосок, кусок жевательной резинки или копирки.
Потемнело, небеса разверзлись, хлынул дождь, под порывами ветра рикошетом разлетались капли, раскаленные улицы исходили паром под прохладными струями. Ветер терзал кроны пальм, ворошил широколистные растения, раскачивал вывески и висячие светофоры. Такой же шторм колыхал некогда “Лайкли леди”, отчего она переваливалась, скрипела, стонала. А внутри было очень уютно.