Хоть я и не решилась бы сказать об этом Аглае, "Бесконечное падение" Беара понравилось мне больше ее "Расколотых снов". Несмотря на явную схожесть целого ряда эпизодов и поворотов сюжета, Ив писал намного динамичнее и сочнее, не увязая в переживаниях героини, и его книга постоянно держала читателя в напряжении.
Написать такой роман, даже позаимствовав кое-какие идеи у другого автора, мог только очень умный человек, к тому же обладающий безупречной логикой. В то же время ни один умный, обладающий безупречной логикой мужчина, будучи виновным в изнасиловании, не стал бы хранить в своем доме столь важную улику как маскарадный костюм, в котором было совершено преступление, и уж тем более не позволил бы своему любовнику расхаживать в нем на виду у всех по двору виллы.
Испытав на собственной шкуре мстительное упорство Аглаи, Беар не мог ожидать, что она просто позабудет о пережитом унижении и не предпримет никаких ответных шагов. Это означало, что Ив был не при чем.
В то же время, если преступление совершил блондин, все сразу становилось на свои места.
Херувим, возмущенный тем, что Аглая "наезжает" на его любовника, решил отомстить. Склонностью к насилию он обладает — в этом я убедилась на собственном опыте, но при этом не слишком умен — со мной он вел себя более, чем глупо.
Идею изнасилования блондин почерпнул из "Изгнания бесов" — в отличие от Ива ему было нетрудно прочитать книги Аглаи. От костюма избавиться не сообразил — об уничтожении улик в "Изгнании бесов" ничего не говорилось. Все очень просто.
Версия была логичной, не вписывалась в нее лишь одна маленькая деталь: со мной блондин вел себя без малейшей агрессивности, скорее, даже наоборот. Впрочем, в отношении Аглаи насильник тоже не проявил физической жестокости: под действием наркотика она сама жаждала сексуальной близости. В данном случае в первую очередь пострадало Глашино самолюбие. Больше ее бесил тот факт, что она получила от секса огромное удовольствие.
На шоссе я ступила полностью убежденная в виновности херувима. Оставленный на солнце "ситроен" раскалился до уровня доменной печи, и прежде, чем забраться в него, пришлось подождать несколько минут, пока кондиционер в кабине не сделал температуру более или менее приемлемой.
Итак, с изнасилованием все ясно. Теперь меня мучил другой вопрос: как проникнуть на виллу? Хозяина дома нет, не зная имени блондина, прикинуться его приятельницей я не смогу. Если бы дверь открыл сам херувим, все было бы просто, но наверняка это сделает кто-либо из слуг. Прислуга в этих краях, как правило, с английским не в ладах, а мой французский, к сожалению, оставляет желать лучшего.
Решение возникло в тот момент, когда я затормозила у ворот "Сирены". Неизвестно, сработает моя идея или нет, но попробовать стоило.
Порывшись в косметичке, где я хранила свои документы, я извлекла на свет божий удостоверение с золотым тиснением на красной кожаной обложке и моей фотографией, наклеенной внутри. Любого иностранца, не знакомого с русским языком, сей документ, несомненно, впечатлил бы. Он бы и меня впечатлил, не знай я, что внушительная золотая надпись на "корочке" уведомляет, что податель сего удостоверения является почетным членом мафии.
Эту оригинальную ксиву пару лет назад подарил мне на день рождения вегетарианствующий издатель эзотерических комиксов "Путь к тебе". Внутри все было честь честью — круглая печать издательства на моей фотографии, синий треугольный штамп на соседней странице, и даже изобилующая росчерками и завитушками подпись вегетарианца в графе "Начальник отдела кадров".
Один мой приятель арендовал в Тайланде машину, предъявляя вместо водительских прав старый комсомольский билет. Так чем я хуже? Вопрос только в том, кем лучше представиться. Может, журналисткой? Нет, журналисткой не стоит. В отсутствие хозяина меня точно не пустят на виллу.
Немного подумав, я туго затянула волосы на затылке и посмотрела в зеркальце заднего вида, стараясь придать лицу убийственно серьезное и зловещее выражение. Не знаю, в какой степени мне это удалось, но кое-что получилось. Выбравшись из машины, я решительно зашагала к воротам.
Калитку открыл мужчина лет пятидесяти в темно-зеленой униформе, на которой миниатюрными солнцами сверкали ярко начищенные латунные пуговицы. Его военная выправка и гордо вскинутая голова наводили на аналогию с вышколенным английским дворецким. Вероятно, это и был дворецкий, только французский.
Упреждая его вопрос, я резким движением извлекла из кармана удостоверение почетного члена мафии и, сверкнув золотом букв, развернула перед его лицом оторопевшего слуги.
"Российское управление государственной безопасности, — громко отчеканила я по-французски. — По нашим сведениям, на территории виллы "Сирена" находится подданный нашей страны, которого мне необходимо допросить по вопросу, чрезвычайно важному для стабилизации международных отношений между нашими странами. В случае препятствования отправлению моих обязанностей, Российское правительство будет вынуждено представить ноту протеста президенту Шираку."
Не знаю, насколько хорошо понял меня дворецкий, поскольку вместо незнакомых мне французских слов я вставляла испанские, произнося их на французский манер, но, что-то он, видимо, уловил. Судя по всему, до сих пор ему не приходилось сталкиваться с Российским управлением государственной безопасности, и, не представляя, как действовать в подобных случаях, бедняга впал с состояние ступора.
Отодвинув в сторону ошарашенного слугу, я шагнула в калитку и решительно двинулась к бассейну.
Насильник-херувим ничком лежал в шезлонге и загорал. Плавок на нем не было, а чудесный золотистый загар равномерно распределялся по всему телу, без всяких там светлых и темных мест — прямо-таки живая реклама естественного образа жизни. Любой нудистский журнал был бы счастлив опубликовать на обложке его фотографию.
Глаза блондина были прикрыты сложенным вдвое полотенцем. Он то ли спал, то ли, замечтавшись, не слышал моих шагов. На мгновение мне стало его жалко — слишком уж безмятежным он выглядел. Через секунду от этой безмятежности не останется и следа.
Твердо решив не поддаваться сентиментальности, я резким движением сорвала полотенце с лица херувима и переместила его на ту часть тела, которую Адам, вкусив запретный плод, поспешил прикрыть фиговым листком.
Парень вздрогнул, подскочил на шезлонге и, хлопая сонными глазами, недоуменно уставился на меня.
— Майор Пыткаренко, ФСБ, — скорчив зловещую рожу, рявкнула я. Взмахнув перед носом херувима удостоверением почетного члена мафии, я спрятала документ в карман. — Вы разыскиваетесь по делу об изнасиловании. В ваших же интересах честно и правдиво ответить на все мои вопросы. Как известно, чистосердечное признание облегчает наказание.
"Но увеличивает срок", — мысленно добавила я. Вслух это произносить явно не стоило.
Эффект превзошел все мои ожидания. Плохо соображавший спросонья блондин, услышав устрашающую аббревиатуру, посерел и съежился, вжимаясь в шезлонг.
— К-к-какое еще изнасилование? — дрожащим голосом проблеял он.
Мне снова стало его жаль. Только представьте: Франция, Лазурный берег, парень мирно загорает у бассейна на территории частных владений — и вдруг, откуда ни возьмись, появляется майор ФСБ и начинает шить ему статью. В такой ситуации даже ни в чем неповинного человека запросто может хватить кондрашка!
Уголком глаза я заметила застывшего у противоположного края бассейна дворецкого. Не сводя с нас внимательного взгляда, он настороженно вслушивался в непонятные звуки русской речи. Не обращая на него внимания, я продолжила психическую атаку.
— Вероятно, вы хотели спросить — какое из изнасилований? Что ж, могу напомнить. Одно из них вы совершили на прошлой неделе во Франции, другое — в Москве, шесть лет назад. Есть основания полагать, что это не единственные ваши преступления.
— Н-нет! Что вы! В-вы ошибаетесь! — нервно залопотал блондин. — Я никогда никого не насиловал, ни здесь, ни в России. Клянусь!
— Чем клянешься? — зверски усмехнулась я, постепенно входя во вкус роли. Нечего ему "выкать" — больно много чести для насильника. — Жизнью или свободой? Или, может, орудием преступления?