Екатерина зажгла свечу, поводила ей над креслом, словно всматривалась во что-то. Затем едва заметно кивнула матери. Та поднесла ко рту перстень на указательном пальце, наставила его в сторону кресла и, дунув в него, крикнула:
— Покажись нам, Ольга!
Очевидно, в перстне было сквозное отверстие, так как пепел струйкой вылетел из него и стал медленно опускаться вниз над креслом, покрывая что-то объёмное и невидимое. Под ним стал слегка проявляться силуэт женщины. Прабабка дунула во второй череп с разомкнутым ртом и произнесла:
— Ты слышишь нас, Ольга?
Когда пепел осел, силуэт в кресле стал виден лучше, а в гостиной послышалось приглушённое:
— Да!
Тогда Акулина дунула в третий перстень со змеёй на черепе и спросила:
— Ты видишь нас, Ольга?
— Вижу! — послышался таинственный голос.
Теперь силуэт женщины, весь пепельного цвета, стал виден совсем хорошо.
— Ответь нам, Ольга, почему ты до сих пор не в мире мёртвых?
— Я не могу туда уйти.
— Почему?
— Обиды дочери меня удерживают здесь. Я и не знала, что она так несчастна из-за меня.
— А как ты об этом узнала?
— Когда тело моё умерло, душа вырвалась из него и стала летать по всем известным мне местам, к родным и близким, прощаясь со всем тем, что мне при жизни было дорого. Спустя две недели я увидела, как за моей дочерью приехала машина и увезла её в больницу, я находилась всё время рядом и слышала, как она рассказывала о своей жизни ей, — ткнула она пальцем в сторону Жени.
— А зачем ты её так жестоко обижала? — неожиданно для самой себя спросила Евгения.
— Я не смогла её полюбить. Мой муж — настоящий садист. Он издевался надо мной.
Когда я с сыном собралась от него уходить, он запер меня дома и никуда не выпускал. Избивал и принуждал к исполнению супружеского долга. Сына на полгода отвёз к своим родителям. Понимаете, для меня муж был настоящим тираном, а Галя была насильно сделана мне им. Я и воспринимала её, как ребёнка садиста. Даже была рада тому, что умираю и ухожу от них обоих.
— А сейчас, когда ты увидела душевные страдания своей дочери, сожалеешь, что обращалась с ней так жестоко?
— Сожалею, очень сожалею, — сдавленным голосом произнесла она. — Я и не догадывалась, что дочь жестокого отца так сильно любит меня и нуждается в моём внимании и ласках.
— Мы поможем тебе убедить Галину в том, что ты её любила. Иначе ей придётся всю жизнь провести в психиатрической больнице. Ты же этого не хочешь?
— Не хочу.
— Через три дня у тебя появится возможность сказать, что ты её любишь.
Акулина вновь приложила свой медальон ко лбу:
— Всевидящее Око спрячь от нас Ольгу.
В одно мгновение женский силуэт исчез из кресла.
— Екатерина поднялась со своего места и ушла в другую комнату, закрыв за собой дверь.
— Протяни мне свои руки, — обратилась Акулина к правнучке.
Женя положила их перед ней на стол. Прабабка по очереди сняла со своей руки перстни и надела на её пальцы. Затем сняла медальон и повесила на шею Евгении.
— Передаю тебе свою силу на служение женщинам, — торжественно произнесла она. — Наклонись ко мне.
Евгения, как заворожённая, наклонила голову. Та трижды поцеловала её в лоб и откинулась на спинку кресла, издав вздох облегчения.
Дверь комнаты слева от стола открылась и в ней появилась Екатерина уже в белом платье и с белым платком на голове. В своих руках она держала ещё одно белое платье и такой же платок. Она взглянула сначала на внучку. Увидев, что та сидит с медальоном на груди, перевела взгляд на мать и громогласно крикнула:
— Свершилось!
Женя вздрогнула и посмотрела на Акулину. Та сидела в кресле уже мёртвая. В этот самый момент двери комнаты справа от стола распахнулись и из них вышло двое мужчин в белых одеждах. Они подхватили кресло с мёртвой старухой, унесли его в комнату, и закрыли за собой дверь.
— Что это было? — сдавленным, растерянным голосом спросила Евгения бабку.
— Акулине исполнилось сто лет. Она устала от жизни и с нетерпением ждала своей смерти. Но ведьмы не могут умереть, пока не передадут свой дар и свои обязанности достойному человеку с природными способностями его принять. Таким человеком стала ты.
— Значит, через три дня у меня не получится привезти девушку в центр? — в замешательстве и не к месту спросила Евгения. — Вы будете заняты похоронами?