— Кто же? Неужто Крас?
— Он самый, — кивнул Владигор и с горечью в голосе прибавил: — Трудно нам будет удержать Ладор, коль у борейцев такой помощник. Только не пойму: за что он так сильно их полюбил? Лишь потому вредит мне, что я Белуна ученик и добро да справедливость в жизни выше всего ценю?
— Может быть, и так, — с грустным вздохом сказал Бадяга, а потом, наклоняясь с коня в сторону Владигора, тихо проговорил: — Тебе бы, княже, того… подале от ратных дел держаться надобно.
— Это с какой же стати? — с негодованием вскинулся Владигор. — Или я уже ни на что не пригоден стал? Хлипок да вял?
— Нет, княже, нет! — с досадой поморщился Бадяга. — Просто, сам видишь, Крас маленько сильнее тебя — что хочет, то с тобой и чинит. А ну как совсем тебя того… жизни захочет лишить? Где ж мы потом нового Владигора сыщем? Опять получится так, когда ты, прости, уродом стал. Что приключилось с Ладором? Забыл? Ведь заняли его борейцы! А ежели будет князь у нас Владигор, то хоть за тремя железными дверьми сидеть станет, народ все равно будет помнить об этом, знать, что без правителя надежного синегорский народ не остался. Ну вот, хошь соглашайся со мной, хошь нет…
Владигор ответил резко:
— Нет, не соглашусь с тобой! Ладору сейчас князь на стенах нужен, а не за тремя железными дверьми.
И князь погнал коня к тому месту городской стены, которое долбилось сейчас борейскими пороками. Но на душе у него не было покоя. Пугал его Крас своей властью над ним, и противостоять этой власти Владигор пока не мог.
9. Журавль с большим железным носом
Снова появившись на стене, Владигор увидел, что забороло почти снесено на протяжении примерно в пятьдесят шагов. Большой же порок все бил и бил в стену как раз там, где она лишилась заборола. Владигор понял, что защитить крепость в этом месте будет очень трудно: борейцы сделают пролом, а сверху на них и камня сбросить невозможно, и смолы кипящей не вылить, и из лука не выстрелить, потому что как же воину на стене без прикрытия стоять?
Те из синегорцев, кто прятался сейчас за остатками заборола, еще не порушенными камнями и кольями, продолжали пускать в борейцев стрелы с горящей паклей, но по-прежнему безо всякого успеха. Князя завидев, встретили они его с какой-то чуть приметной укоризной в глазах. Воины видели, как Владигор с дружиной собрался атаковать пороки, но вдруг отчего-то замешкались синегорские всадники, смешались, остановили бег коней, а потом и вовсе повернули. Вспомнилась и недавняя атака санной крепостицы, в тот раз кони тоже внезапно и неизвестно почему остановились. Нехорошие мысли закрались в умы воинов, безоговорочно веривших прежде в силу Владигора, в его могучий дар побеждать.
Провожаемый мрачными взглядами, Владигор, нахмурясь, прошел по стене, увернулся от ловко пущенного из малого порока заостренного кола, посмотрел вниз — бревна городницы были исполосованы широкими и глубокими трещинами. Еще полдня работы порока могли сделать пролом в стене. Владигору стало страшно. Не за себя — за Ладор, за Синегорье. В воображении вспыхнули яркие картины бесчинств борейцев на улицах его столицы, льющаяся рекою кровь…
«Нет, не бывать такому, не бывать!» — упрямо проговорил про себя Владигор, хоть и не знал, что он будет делать, и тут из состояния задумчивости его вывел голос. Вкрадчивый и тихий, но упрямый, этот голос раздался почти возле самого уха Владигора:
— Князь-батюшка, послушай меня!
Владигор обернулся — тот самый гонец Грунлафа, что известил его о приближающемся к границам Синегорья войске борейцев, смотрел на него своими быстрыми, как у хорька, глазами снизу вверх — слишком уж мал ростом был гонец, одетый сейчас в кольчугу, со шлемом на голове и с луком в руке.
— Муха, если не запамятовал? — улыбнулся невольно князь.
— Он самый, Муха! — довольно закивал бывший гонец. — Штуку я одну придумал. Знаю, как пороки эти нам сломать, коль уж поджечь не можем.
— Ну и как же? — радостно насторожился Владигор.
— Журавля построить надобно!
— Что за журавель? — удивился Владигор.
— Ну как же! Сам, наверное, видел в деревне журавлей, что над колодцами летают вверх-вниз: перекладина длинная на бревне, в землю врытом. На одной стороне — груз, на другой — шест, к шесту ведро цепляют. Все просто, как хвост кошачий!
— Ну а здесь-то твой журавель зачем?
— А как же! Из древесного ствола сделаем мы перекладину большую, чтоб одним своим концом прямо над пороком борейским находилась. За середину прикрепим к стене, но чтоб качалась туда-сюда. К тому концу, что над пороком завис, привяжем бревно потолще да потяжелее, можно и железом обить его. С конца другого, над городом висящего, веревки свисать будут, и за те веревки станем тянуть. Пониже конец опустим этот — бревнышко наше над пороком зависнет. Отпустим — вниз полетит да так шибко ударит, что все передавит к лешему! За короткий срок весь порок с борейцами превратим, прости за худое слово, в дерьмо поганое, и больше уж к нам с пороками борейцы не сунутся, ибо только с близкого расстояния можно стрелять из этих махин по стенам!
Чем дольше слушал Владигор, тем шире становилась улыбка на лице его. Закончил Муха — хлопнул князь его по плечу, сказал:
— Голова твоя, Муха, с виду и невелика, а умишко зато в ней спрятан крепкий. Будешь руководить строительством журавля своего. Плотники мои во всем тебе послушны будут. Все вещи нужные тебе дадут из моих амбаров. Только… поторопись, сам видишь…
— Вижу, князь-батюшка. Постараюсь попроворней сделать, недаром Мухой зовусь.
Княжеским плотникам долго объяснять суть «штуки» не пришлось. Похвалили Муху за смекалку, и закипела близ стены работа. Перво-наперво подобрали шест длины необходимой, чтоб смог достать одним своим концом до порока. На стене закрепили его посередке, чтоб качался; дубовую колоду, обитую полосами железными, тоже наверх втащили, на канате толстом привязали к концу бревна. Оставалось только столкнуть эту колоду вниз, чтобы понеслась с силой страшной прямо на порок.
Все к бою с пороком было уж приготовлено: люди со стороны города взялись за веревки, привязанные к другому концу бревна. Владигор за всеми действиями мастеров сам следил, помогал и советом, и руками. Когда же все готово было, влез на стену и спихнул с нее железный «клюв» журавля.
Канат натянулся, полетела вниз колода, с треском пробила щиты, что прикрывали порок. А Владигор уже кричал молодцам, что сзади на земле с веревками стояли:
— Поднимайте, поднимайте!
Вверх пошел конец бревна, вверх поползла колода, застыла над пороком, а Владигор с надеждой подумал: «Вот бы сейчас колодой этой Краса раздавить! Тогда бы налетели мы на борейский лагерь с одной дружиной да разметали бы всю эту сволочь по широку полю!»
— Ну, теперь веревки разом отпускайте! — прокричал.
Дубовая колода, обитая железом, вниз понеслась. Треск раздался громкий, чьи-то стоны, а Владигор уж снова велел поднимать колоду, и вновь со страшной скоростью ухнула вниз она, ломая хитрую придумку Краса. Вскоре увидел Владигор покореженный, поломанный порок, а между рухнувших бревен, из которых был сложен он, шевелились изуродованные тела борейцев. Некоторые из них, оставляя на снегу кровавый след, отползали в сторону своего лагеря.
— Стреляйте по ним, стреляйте! — закричал Владигор, понимая, что среди них может быть Крас.
Воины со стен живо разделались с ранеными борейцами, а Владигор уже перенес журавля немного в сторону, где стоял неповрежденным порок поменьше, сделанный в виде огромного самострела. На него понадобилось совсем немного времени, и вот уже было сломано его грозное луковище, причинившее так много бед на стенах, и раздавлен станок, и переломаны все щиты, и перебиты воины, что прятались под щитами, а тех, кто пытался бежать, синегорцы пронзали своими стрелами, приговаривая: