— А не подумал ты, песий выродок, что землю синегорцы могут уносить?! — с яростью схватил его за горло Пересей. — Неужто думал, что Владигор, точно глупый баран, будет спокойно взирать на то, как под стенами Ладора возводятся холмы, и не поймет, кто строит их и для чего они нужны?!
— Да ведь мы все меры приняли! — завопил Кутепа-Крас. — Ночью они не могут на нас напасть, а днем наши лучники из-за щитов поразили бы любого, кто посмеет спуститься вниз с лопатой. Да и не видели такого мы, чтобы кто-нибудь из синегорцев пытался раскидывать наши холмы. Правда, попытался было Владигор вниз соскочить, да мигом по веревке наверх взобрался, когда стрелы в него начали пускать. Ах, сам не понимаю, что происходит! Не иначе как проседает под насыпями нашими земля, слабая, должно быть!
Гилун расхохотался. Стоя над пресмыкающимся возле его ног Красом, он сказал:
— Дурень ты, Кутепа! Как еще тебя Грунлаф приметил да дело осады на такого мерина сивого возложил! Мерзлая земля — и вдруг проседает. Это ты, козел, скорее просядешь в землю на пять локтей, когда я сейчас по глупой твоей башке тресну!
Он уж было поднял руку, желая выместить свой гнев на виновнике последних бедствий, но Грунлаф удержал его словами:
— Умерь свой пыл, Гилун. Замысел Кутепы, сам знаешь, был хорош. На него и ты свое согласие дал. Так чего же на одну-то голову все и валить? Пусть Кутепа сведает все поскорее, узнает, как да почему наши холмы не растут. Понятно, что не в мягкости земли тут дело, а в хитрости ладорцев. Недаром даже не пытаются они препятствовать нам ночью землю и камни в мешках таскать.
Кутепа завопил в восторге и обхватил руками сапоги Грунлафа:
— О, благороднейший! Только светлый ум твой и помог мне отыскать причину, по которой не могут возвыситься даже на пядь наши холмы спасительные! Ах, отчего молчал ты раньше, я бы новый измыслил способ!
— Новый способ?! — рявкнул на него Гилун. — Хватит с нас и прежних. Пойдем на приступ с трех сторон, где уже есть насыпи. Легче будет нам поставить лестницы на них, а воинам мягче, — ухмыльнулся, — падать.
— Нет, рано, рано, княже! — кричал Кутепа. — Позволь сегодня ночью затаиться в одном из тех холмов. Приду туда я с ратниками твоими, кои, как обычно, потащат землю. Завтра будете вы знать доподлинно, как ладорцы уносят землю, а зная это, вскорости найдем мы противодействие всем синегорским хитростям. День лишь дайте, один день!
Страстные вопли Краса, казалось, подействовали на всех.
— Ну, день один не решает ничего, — с зевком сказал Пересей. — Но знай, Кутепа, если…
— Все знаю, благороднейшие, все! — прокричал чародей. — Если не открою способ, как спасти холмы, привяжите меня вниз головой к ветвям двух сосен да и распилите меж ног на две части. Этого достоин буду!
Избранная самим Кутепой казнь даже видавшим виды воинам такою страшной показалась, что каждый подумал про себя: «Уж если он готов на такие муки, значит, надеется..:»
В ту ночь Крас пошел к одной из насыпей вместе с воинами, несшими мешки с землей. Как обычно, ссыпали они ее на холм и ушли. Чародей остался на холме. Он поглубже зарылся в землю, не боясь
холода. Прихватил он с собой слуховую трубку из бересты, раструб ее один широким был, а другой, для уха, узким. Догадывался уже Крас, как действуют ладорцы, но хотел проверить. О том, что день занялся, не мог он знать, находясь под землей, но безошибочно почувствовал, когда взошло солнце. Тогда он трубку слуховую одним концом к уху приложил, другим — к земле.
Поначалу ничего не слышал он. Тяжелая тишина царила в земле. Но вот вздрогнул Крас от радости — откуда-то из глубины холма в полтора человеческих роста высотой послышался скрип, потом скрежет.
«Ах, синегорцы! — с радостью и сожалением одновременно подумал Крас. — Второй уж раз сумели провести вы Краса, который вас во много раз умнее! Да кто ж вам помогает? Кто вселяет в пустые ваши головы желание и способность противиться моей воле? Что, снова какой-нибудь Белун убогий? Нет, добрые овечки! Крас разгадал все уловки ваши. Ладор падет, но это еще не станет падением Владигора. Он мне еще послужит. Я сделаю его своим!»
Когда Крас, весь перепачканный землей, вошел в избу, где совещались вожди, Грунлаф заметил, что на его лице уже не было прежнего страха, оно выражало лишь спокойную покорность и учтивость.
— Ну, песий хвост, что скажешь нам на этот раз? — надменно спросил Гилун. — Готовишь ли пилу?
— Нет, благороднейший, постой, не торопись, — проговорил Кутепа-Крас. — Доподлинно проведал я, как ухитряются ладорцы уменьшать в размере наши насыпи, да так, что нам со стороны и не видать работы их.
— Ну и как же, говори! — приказал Старко.
— А просто очень, — усмехнулся чародей, сознавая, что теперь все эти грозные князья в его руках, потому что только ему одному известен способ, как победить Ладор. — Пробили в городнице ход наружу, прямо к землице нашей, да и таскают ее днем, вот холм и оседает. Что ж, не ловко разве?
— Ловко, ловко! — покачал головой Гилун, а Грунлаф, довольный тем, что тот, за которого он заступался, снова оправдал его надежды, спросил:
— И ты знаешь, как перехитрить ладорцев?
— Как не знать, благородные князья. Холмы наши нужно делать из малых городниц, а не просто землю наваливать с камнями.
— Ну-ка поясни, как это… из городниц? — шагнул к Красу Гилун Гарудский. — Что ж нам, крепость строить прикажешь? Так у нас и леса нет — все почти пожгли да порубили на дрова. Да и временем не располагаем. Быстрее нужно нам, быстрее взять Ладор!
Крас улыбнулся, точно приходилось говорить с ребенком:
— Не нужно строить крепость, княже. Начнем с того, что корзины плести надобно, не меньше пяти тысяч.
— Ты что, совсем уж одурел? — выпучил глаза Гилун.
— Княже, ты сам суди. — Крас вздохнул. — Если ты в своем войске каждому дружиннику и ратнику велишь сплести корзину, на что потратят они один лишь день, а после велишь ее наполнить не землей, а мерзлой глиной, а после сверху еще водицей полить заставишь, чтоб крепче затвердела глина на морозе, то такие мы составим всходы крепчайшие, что синегорцы уж не сумеют их разрушить, а борейцы даже на конях смогут взойти на стены неприступного Ладора.
Недоверчивый Гилун вновь хотел было возразить, но Кутепа вдруг встал с колен и гордо выпрямился. Сделался он совсем не похож на себя: его лицо мелко-мелко затряслось, перекосилось, глаза расширились и в них теперь горела лютая ненависть к тем, кто возражал ему. И даже реденькая, растрепанная борода его словно стала гуще и в то же время приобрела какой-то красноватый оттенок.
— Что, Гилун?! — закричал он, и в голосе его звенели и грохотали одновременно какие-то сверхъестественные подголоски, точно голос этот исходил не изо рта человека, а из подземных глубин. — Доколе будешь ты перечить мне, великому чародею Красу, взявшемуся помочь вам, борейцам, потому что выбрал племена ваши за сходство сердец с моим собственным! Не понял ли ты прежде, Гилун, что, когда дружина Владигора с синегорским князем во главе дважды нападала на борейцев, только мое заступничество спасло вас от полного разгрома? Или не слышал ты о силе Владигорова меча и его удара, способного разить сразу десятерых? Так знай, Гилун, и вы все знайте, что, доколе я буду с вами, борейцам будет сопутствовать удача, как и в прошлых войнах! А не станет меня подле вас, превратитесь в полевых мышей, и даже самое плохонькое княжество, обладающее небольшой дружиной, покорит вас! Так на колени же передо мной! Не перед человеком преклоните вы их, а перед вечно живущей силой, пребывающей всегда в человеческом сердце!
И точно так же, как еще несколько мгновений назад стоял жалкий Кутепа на четвереньках, бухнулись ниц перед Красом князья, включая самого Грунлафа, потому что знали, как нужен им Крас, потому что живут они с ним одним миром, одними надеждами, одними радостями и сердцем тоже одним.