И синегорцы, будто и не были они разделены недавно на две части, единодушным криком восхвалили доблесть и честность Владигора. Перун даровал ему победу, и теперь никто не сомневался в нужности всех его предприятий, хоть и не совсем удачный исход имели они пока. Люди от мала до велика пали на колени, протянули руки к своему князю, все еще гордо восседавшему на коне. Никому уже не казались смешны его белые порты, его босые ноги. Всем он казался похожим на самого Перуна, сильного, справедливого, умеющего карать неправду.
— Правь нами, Владигор, как правил! — раздавались крики.
— Хочешь, все вымажемся грязью, будем ползать у тебя в ногах, лишь бы простил нас, ополоумевших!
— Гляди-кось, пьянчужку Кудрича хотели шапкой княжеской наградить да Светозоровым мечом! Глупые мы, как ребята!
И многие плакали навзрыд, осознав до глубины души свою вину перед князем, делавшим все, чтобы только спасти свой народ.
Но вот, нарыдавшись, поуспокоились. К Владигору, хромая, подошла какая-то старушка, зашамкала беззубым ртом:
— Княже милый, благородный! Будем служить мы тебе честно, да только знай, милостивец, что серебро, коим ты нас снабдил, уж поистрачено. Сиры мы и голодны, и ребятишки наши не имеют — ни молочка, ни творожка, ни хлебца. Ссуди, родной, еще нам серебришка, чтоб не померли голодной смертью!
Владигор, все еще не пришедший в себя после убийства Кудрича, но и не подавая, однако, виду, что его волнует содеянное, так сказал, держась рукой за густую, длинную гриву скакуна, беспокойно переступавшего ногами:
— Да, верно, запретил я вам грабить селенья игов, отбирать у мирных поселян харчи. Но разве лес далеко от вас? Дичи повсюду много: кабанов, лосей, косуль, коз диких, зайцев. Чего еще угодно? Вот-вот полезут из земли грибы — строчки, сморчки, зелень всякая появится — крапива, сныть. Все собирайте, что для еды пригодно. На хлеб же у меня нет больше серебра, все вам роздал. Но и кручиниться не надо — штурм вчерашний Пустеня был неудачным, но в другой раз пойдем на приступ уже с лестницами, и никакие частоколы нам будут не страшны. Не собираюсь я долго киснуть перед стенами вражеского города! Нашим будет!
Крики радости, в которых слышались и вера, и любовь народная к князю своему, заглушили последние слова Владигора, ударившего пятками в бока своего горячего коня. Сопровождаемый здравицами, помчался он к своей избушке, а к распростертому на земле Кудричу уже спешили старики и бабы, чтобы извлечь копье из его груди, омыть и предать земле того, кто покусился на княжескую шапку.
Синегорцы, разбившись на небольшие группы, обсуждали и поединок, и слова Владигора о том, как следует сыскать пропитание. Не всех устраивала перспектива ходить по лесу и собирать весенние грибы и травы, а что касается охоты, то хорошую дичь нужно было выследить и убить, для чего требовалось время, а ведь приходилось еще и нести сторожевую службу, и охранять стан, к которому неожиданно могли подойти враги. Владигор к тому же недавно велел обнести его крепким частоколом и валом, так что каждый понимал: о скором взятии Пустеня и думать не приходится, а между тем почти каждый синегорец имел семью, часто с немощными стариками и, уж конечно, с женами и детьми. Вот поэтому и качали головами синегорцы, недоумевая по поводу того, чем же они станут кормить себя и своих родных.
Велигор, нахмурясь, прохаживался по синегорскому стану, прислушивался к разговорам, но совсем не для того, чтобы потом пересказать их брату. Просто ему интересно было знать настроение с таким трудом усмиренного синегорского народа. Вдруг кто-то тронул его за локоть — худой, как щепка, воин, с бритым лицом, с неказистым, помятым шлемом на голове, предлагал ему отойти в сторонку, сладко улыбаясь и говоря при этом:
— Княже Велигор, дозволь слово дельное молвить.
Велигору не понравилась плутоватая физиономия ратника. Прежде он его не видел в войске, но разве всех запомнишь?
— Ну говори, коль дельное слово твое, — разрешил Велигор.
Крас — а это был он — заговорил скороговоркой:
— Слышь, княже, Владигор ведь только деревни игов ворошить не велел, а про всех других ничего такого не говорил…
— Про кого же это, про других? — насторожился Велигор.
— Ну про всяких чужеземцев, которые через земли игов следуют. Что мешает тебе, витязю, с пятью десятками дружинников доставить пропитание синегорцам страждущим? Не слышал разве о их бедах? — И с дерзостью заметил: — Ведь не впервой тебе, княже, делом этим промышлять…
Велигор железной хваткой за плечи чародея взял — тот от боли даже вскрикнул.
— Ты откель такой… всезнайка взялся? Что было, то не повторится боле! — Не сдерживая ярости, с силой оттолкнул от себя Велигор тщедушного воина.
Крас сделал вид, что очень испугался. Лицо у него сморщилось, весь он затрясся так, что зазвенели пластинки на убогом его доспехе.
— Что ты, княже, что ты! Разве обидеть я тебя хотел? Ну прости, коль уколол ненароком. Я-то полагал, что твоя сноровка боевая всем синегорцам может пригодиться, да и по лесам ты бродить умеешь… дичь добрую выслеживая. За это обижаться на меня не стоит!
— Ну, говори скорее, что там за дичь такая! — глядя в сторону, быстро потребовал Велигор.
Крас закатил глаза:
— Ах, княже, дичь красна! Добрая такая дичь. Сегодня, чуть солнышко взошло, побрел я в лес, чтобы подстрелить зайчишку или куропатку себе на завтрак, и набрел на поляну, обширную, как поле. Гляжу, а на ней народ какой-то стан разбил — шатры стоят, котлы дымятся с пищей, поодаль кони, лошаки и мулы, а еще животные чудные с лохматой длинной шерстью, с двумя горбами на спине. На земле сидят, ноги длинные под себя поджав, да жвачку жуют. Таких я никогда не видывал!
— Ну, короче говори, короче! — приказал Велигор, в голове у него план уже возник.
— Буду, княже, короче! В общем, смотрел я из-за кустов на этот стан и видел, что у главного шатра на лавке сидит какой-то муж, главный видно, — очень важный, все обращаются к нему, обмахивают его лопатками матерчатыми, держат над ним навесы круглые, и рожи и одежды у всех у них — нездешние. Таких я прежде ни в Синегорье, ни в Борее не видал. Главное же, много я мешков увидел всяких расписных, близ которых расхаживали ратники в вооружении полном, с луками большими, с круглыми медными щитами и копьями. И понял я, что вижу купцов богатых, чужестранных, у коих товаров превеликое количество.
— Дальше, дальше говори! — нетерпеливо требовал Велигор, отводя Краса подальше от людской толпы. — Сколько воинов приметил, что товары охраняют?
Крас понимающе закивал:
— Тридцать или сорок, княже! Но видел и других, которые по стану ходят или близ той важной особы с мечами обнаженными стоят. Мечи, скажу тебе, нездешней выделки — короткие, кривые чуть, без крестовин, но луки знатные…
— Да ладно ты про луки! — одернул Краса Велигор. — Покажешь туда дорогу?
Крас испуганно заморгал веками, не имевшими ресниц, чуть пригнул ноги, выражая этим жестом то, что душа его наполнена страхом.
— Ах, княже, боюсь я с тобой идти! Вдруг Владигор спознает? Тебе-то отвертеться — пара пустяков, сродственник ты его, а я — червь земляной. По мне ногою слегка топни — лопну и водянистыми внутренностями сапог твой измажу. Сам иди, дорога простая: утром я по солнцу все прямо шел, значит, сейчас тебе чуток левее взять нужно, ибо солнышко вправо ушло маленько. Сорока дружинников тебе вполне хватит, зато как синегорцы-то тебе благодарны будут, что спас их от голодной смерти! Ну а я уж пойду, пойду…
И Крас, пятясь, растворился в толпе все еще не разошедшихся после поединка синегорцев. Он был уверен в том, что сумел соблазнить Велигора, двадцать лет промышлявшего лесным разбоем, человека отчаянного, не боявшегося гнева брата. А в сердце Велигора действительно зажглось желание сейчас же отправиться к стану чужестранных купцов и взять все их богатства в ратной стычке.
«Да и впрямь, — думал он, — ведь не приказывал же Владигор не грабить купцов иноземных? А богатства, что мы захватим, делу общему послужат, спасут народ наш от голода! Эх, надо собирать дружинников!»