– Тебе чем-нибудь помочь? – спросил я.
– Не-а, ничем. – Комяк сунул в рот «беломорину». – Ща супчик сварганю. Иди погуляй... И куда этот святоша запропастился?
Пока на костре кипела похлебка, я наладил удочку и наивно поинтересовался у самоеда, где можно накопать червяков, чем вызвал у него бурю веселья. Позволил себе улыбнуться даже невозмутимый Трофим, после чего протянул мне берестяной коробок, под завязку наполненный кобылками[21] .
– Не сыщешь ты в парме червя, – пояснил он и, даже не держа в голове мысли о том, что можно воспользоваться нашим «мирским» харчем, начал варить на отдельном костре грибы, которые набрал в ближайшем березняке, пока ходил за травой для лошадей.
Мы с самоедом выхлебали котелок жирного супа из говяжьей тушенки, попили чифиру, после чего мой проводник забрался в палатку, облил там все репеллентом и уже через десять минут задал такого храпака, что к нашему лагерю не рискнул бы приблизиться ни один медведь. А я отправился на рыбалку. И к тому моменту, когда уже совершенно стемнело, умудрился вытащить пять сравнительно крупных рыбин.
– О-о-о! – отметил Трофим, когда я показал ему свой улов. – Энти четыре – ельцы. А то хариус-ножевик. На ушицу вам завтра. Господь тебе помогал.
– А ты чего не ложишься? – спросил я, прислушиваясь к могучему храпу, раздававшемуся из нашей палатки.
– Покедова лошадей сыскал да привязал от греха. Покедова помолился. Ща и лягу. – Спасовец показал мне на лежанку из елового лапника.
– Мошка-то даст спать?
– Не впервой, – улыбнулся Трофим.
– А то иди к нам, – без каких-либо надежд на успех я кивнул на нашу палатку. – Или поставь запасную.
Трофим в ответ лишь молча покачал головой и, не сказав ни слова про грех или Антихриста, но ясно давая понять, что тема исчерпана, накинул на лицо накомарник и свернулся калачиком на еловых ветках.
«Как хочешь. Конечно, искусают комарики, замерзнешь, но зато добавишь пару жетонов в копилку праведных мук, принятых во имя Господне. И не придется завтра весь день замаливать грех, что подвергся искушению и ночевал в нечистом шатре табачников и никонианцев. Ну и пес, как говорится, с тобой», – подумал я и уже было собрался лезть в палатку в компанию к оглушительно храпящему Комяку, как вдруг...
– Чу! – аж взвился со своей лежанки Трофим и словно глухой приложил к уху ладонь. Легким взмахом руки он указал мне на палатку, и я понял, что мне надо срочно разбудить самоеда. Как говорится, по сигналу тревоги.
Мне не надо было приказывать дважды. А Комяку не потребовалось ни единой лишней секунды на то, чтобы полностью прийти в себя со сна, когда я пихнул его кулаком в плечо.
– Что? – лаконично спросил он меня, и я столь же лаконично ответил:
– Шухер какой-то.
Больше ничего добавлять не пришлось. С треском самоед рванул вниз «молнию» на спальном мешке, а через мгновение с «Тигром» в руке выскользнул из палатки наружу. И тут же замер в позе спринтера, изготовившегося к забегу у стартовых колодок. Трофим к тому моменту уже успел затушить остатки своего костерка водой из котелка.
Я ничего не понимал. Ничего не слышал. Мерно шумела на легком ветру тайга, ласково журчала в тридцати шагах от нас речка. Все тихо-мирно. Все вроде бы полный ништяк. Может, это всего лишь учебная тревога?
– Что случилось? – прошептал я, и Комяк молча погрозил мне кулаком.
Нет, однозначно я не слышал ничего подозрительного, но самоед и спасовец, дети тайги, за десятки лет буквально слившиеся с ней воедино, сумели расслышать в ее спокойном дыхании какие-то подозрительные хрипы. И эти хрипы, похоже, не предвещали нам ничего хорошего.
«Наверное, это всего лишь какой-нибудь зверь», – хотел предположить я шепотом, но вовремя спохватился и заставил себя держать рот на замке. Вместо этого сунул руку в палатку и нащупал возле своего спальника «Спас».
А Трофим в этот момент бесшумно скользнул в тайгу и растворился во тьме.
– Достань ПНВ, – наклонился ко мне Комяк, и я, стараясь все делать бесшумно, полез в палатку.
Заржала проснувшаяся Лошадка, ее поддержал Орлик, и тут же со стороны реки им отозвалась далеким ржанием незнакомая лошадь.
Я почувствовал неприятный холодок в груди, какой ощущал обычно перед боем или какой-нибудь значительной заморочкой, в которую собирался влезть.
Комяк клацнул затвором «Тигра». Теперь он уже не стремился сохранять гробовую тишину. Нас уже выдали лошади.
А я тем временем наконец добрался до приборов ночного видения, которые лежали на дне моего рюкзака, стремительно вытряхнул их из чехлов, один тут же надел на себя, второй протянул Комяку.
– Мусора лошадей не любят, – вполголоса сообщил тот. – Скорее какой-нибудь лесник или охотник. – И спокойно добавил: – Едет к смерти своей.
Вот так все просто: «К смерти своей...» А какой у нас еще был бы выход, если бы нас засекли?
Я подкрутил верньеры настройки ПНВ и скользящей походкой, безуспешно пытаясь изобразить из себя индейского воина, направился к реке. Под ногой, позоря меня, хрустнула ветка. Еще одна...
– Я прикрою, – раздался сзади голос самоеда.
– Братья! Коста! Тихон! – Голос Трофима. И, как я попытался определить, спасовец сейчас был от нашего лагеря метрах в пятидесяти. Впрочем, в ночной тайге при журчании речки я, дилетант, мог бы ошибиться в расстоянии на миллион метров и в ту, и в другую сторону. Я мог бы ошибиться даже в направлении. – Братья! Не стреляйте! Все хорошо! Слава Господу!
– Он и здесь со своим боженькой, – хмыкнул у самого моего уха Комяк. Я даже вздрогнул. Проклятый самоед, опять подкрался ко мне со спины совершенно беззвучно. Он что, так надо мной издевается? – Смотри по реке, Коста. Вон они, шагах в ста.
И тут я, наконец, сумел разглядеть всадника на лошади светлой масти, которую вел в поводу Трофим. Они не спеша приближались к нам по низкому берегу, а чуть сбоку бежала собака. Да, теперь я все хорошо разглядел, разве что кроме того, кто же был этим всадником, этим незваным ночным гостем, который устроил в нашей мирной компании такой конкретный шухер.
– Ха-ха-ха, шмара твоя, братан! – расхохотался Комяк. – Как чувствовал, блин, что объявится! И ведь отыскала, шалава. Явилась – не запылилась... Мда-а-а, нажил ты, Коста, нам геморрой. И что теперь делать прикажешь?
Я громко и длинно выругался. Действительно, геморрой! Еще какой геморрой!! Двойной... тройной... помноженный на миллион геморрой!!! И что теперь и правда буду делать?
На лошади, виновато потупившись, сидела Настасья. А рядом, радостно виляя хвостом бежал Секач.
– Вот, Коста, Господь послал тебе гостюшку, – объявил Трофим, подведя лошадь со всадницей к нам. В его всегда бесцветном голосе мне послышались отзвуки злости. Да и что удивительного? Я бы на его месте...
Но пока что я, стянув с головы ПНВ, лишь стоял и обреченно взирал на смутный силуэт, продолжавший восседать на лошади. Медленно приходил в себя и постепенно наливался злобой. Если эту дуреху завтра придется сопровождать обратно, то будет впустую потеряно два драгоценных дня. Или она доберется назад сама? Ведь сумела же доехать досюда. Да еще ночью... Или все-таки придется сопровождать?!
– Да какого же дьявола! – наконец прорвало меня. – Рехнулась, красавица?
– Свят, свят, свят, – не мешкая ни секунды, тут же после моих слов забубнил Трофим. – Не поминай нечистого... Вот ведь грех. Вот ведь грех-то, грех-то вселенский!
В темноте я сумел разглядеть, как он истово крестится.
– Слезай. – Я подошел к лошади и протянул руки, чтобы помочь Настасье спуститься на землю. Спасовка, кажется, только того и ждала. Обрушилась мне в объятия, чуть не опрокинув меня на землю. Я еле устоял на ногах, а Настя уже висела на мне, обвив тоненькими ручонками мою шею, тыкалась в меня зареванным личиком и, словно безумная, бормотала:
– Костушка... родненький... любушка мой единственный... вот и свидились снова... любушка мой желанный... грешница я, не замолить мне грехов, да не могу без тебя... сердушко так и болело, так и тянуло к тебе еще хоть на денек... и молитвы не помогли, согрешила... увело к тебе мое сердушко... Костушка... любушка...