– Вы меня вытащите, в случае чего? – спросил Бандура, не сводя глаз с приятелей. Лицо Атасова осталось непроницаемым.
– Я бы, Бандурчик, на это, в натуре, не рассчитывал. – Протасов растер рыжую щетину на щеке. – Как ты, блин, себе это видишь?
– По-любому, зема, – подхватил Вовчик. – Нам что, СИЗО приступом брать?
– У Правилова а-адвокат есть. Чу-чудеса, говорят, творит, – добавил Армеец.
– Спасибо на добром слове.
– Никто тебя не тронет, – успокоил его Атасов. – Дался ты Артему Павловичу. Сходи, послушай, типа, что ему надо. Тоже мне, нашел проблему.
Конечно, это было не так.
Глава 2
ПРАВИЛОВ
После разговора с Атасовым Правилов сидел какое-то время в кресле, с дымящейся сигаретой во рту, как завороженный глядя на бутылку «Абсолюта», будто она была языческим идолом, а не дешевым куском стекла, со смесью обыкновенной воды и ректифицированного этилового спирта внутри. С «огненной водой», как называли ее североамериканские индейцы. Той самой водой, пагубная страсть к которой, привитая белыми колонизаторами, впоследствии влетела им в копеечку, когда их, разучившихся метать томагавки и снимать скальпы, из прерий согнали в резервации. Правилов вполне бы мог развить эту мысль, подумав, что эта самая страсть рано или поздно сыграет подобную злую шутку и с аборигенами бывшего СССР, но он был слишком пьян для логических построений. Некогда Иисус превратил воду в вино. Вероятно, ликероводочные магнаты воображают, что превзошли самого Бога, производя оболванивающее пойло из водопроводной воды, крахмала, сахара и солода промышленным путем, в неизмеримо больших масштабах, и при этом, в отличие от Христа, не забывая набивать купюрами с масонскими знаками[9] свои безразмерные карманы.
Атасов, рассказывая Андрею, что Олег Петрович основательно нарезался, никоим образом не сгущал краски. Правилов действительно крепко выпил. Атасова это обстоятельство удивило, это естественно, ведь он не знал, что Олег Петрович не первый месяц по вечерам только и делает, что «заливает сливу», а макивары[10] и боксерские груши в приспособленной под небольшой спортзал гостиной покрыты толстым слоем пыли, как экспонаты из заброшенного музея.
Повесив трубку на рычаг, Олег Петрович потянулся за бутылкой, наполнил фужер для лимонада, и мигом перелил его содержимое в глотку. Это «утонченный» Поришайло предпочитал пить дорогущий «Хеннесси»,[11] от которого, по убеждению Правилова, разило клопами. Олег Петрович был кадровым офицером, а они пьют водку или спирт.
– Девятнадцать, ну, надо же, – пробормотал Правилов, после того, как перевел дух. Слова Атасова о том, что сына его однополчанина втягивают в какое-то большое дерьмо, еще звучали у него в голове. Собственно, Андрей Бандура давно был в дерьме по самые уши, с тех самых пор, как, прибыв в город, обратился за помощью к нему, Олегу Правилову. Это и стало началом конца. Атасов, убедившись, что бывший шеф не вяжет лыка, тем не менее, решил давить ему на совесть. Наступил на ту самую мозоль, которую Правилов и лечил при помощи водки. Совесть давно стала чем-то вроде якоря, затрудняющего уверенное продвижение вперед, к мифическим западным ценностям, от которых, после пересечения государственной границы, с запада на восток, почему-то начинает разить мусорным баком, и этот запах преобладает среди всех прочих, какие только есть.
– Атавизм, – буркнул Олег Петрович, и плеснул в фужер еще немного. Сунул в рот «Лаки Страйк», откинулся в кресле. Андрея Бандуру ему, безусловно, было жаль, как и его отца, лицо которого впрочем, успело затереться среди многих других, как старый календарик в бумажнике. Но, они были ни первыми и не последними из тех, кого ему, по разным причинам пришлось оставить за бортом в самых удаленных друг от друга уголках планеты, где только ни пролегал его долгий, полный опасностей и невзгод путь. «Ему всего девятнадцать, – с укором бросил Атасов, – и, черт возьми, это не тот возраст, чтобы заставлять платить по счетам». «Так-то оно так», – согласился Правилов, командовавший в Афганистане солдатами, которые были еще младше, в то время. Не они развязывали войну, это было совершенно очевидно. Они были ее пушечным мясом, по-крайней мере, одной из его составляющих.
Раздавив сигарету в пепельнице с такой ненавистью, словно именно она была виновата в том, что мир глуп, несправедлив и жесток, а Бог, похоже в отпуске, растянувшемся на невесть сколько столетий, Правилов налил себе еще. Это был перебор, Олег Петрович знал это и приветствовал.
– Девятнадцать… – повторил он, поставив фужер на стол. – Подумать только, на два года младше моей Ликушки… – он снова закурил, прикрыл глаза, выпустил дым в потолок. И, потихоньку уплыл из прокуренного кабинета, очутившись, к некоторому удивлению, на Центральном железнодорожном вокзале города. Правилов увидел себя, только моложе на полгода. «Неужели столько времени прошло?», поразился Правилов. Низкие тучи метали на перроны осенний дождь, но он отказался от зонта. Он стоял с дурацким букетом, нелепым из-за цены и чудовищных размеров, и неловко переминался с ноги на ногу. Букетом он был обязан секретарше Инне, с ее дурным вкусом. Это она выбирала цветы, основываясь, очевидно, на небесспорном соображении: чем больше, тем лучше. Телохранители, напоминающие горилл, наряженных в плащи для выступления в цирке, держались на почтительном удалении, буравя пассажиров тревожными взглядами из-под черных, как смола очков. Холодные капли стекали по щекам Правилова, но он не обращал на это внимания, нервничая так, как случается нервничать любящим отцам, надолго разлученным с любимым ребенком в силу целого ряда обстоятельств. «Главным образом по своей вине, старый ты баран, и на такой срок, за который ребенок-товырос». Олег Петрович досадовал на погоду, телохранителей и чертов вокзал, похожий на гигантский муравейник, а когда скорый поезд Москва-Белград подтянулся-таки к перрону, у него едва не отказали ноги.
– Папочка!!! – закричала Лиля, высунувшись из тамбура на ходу. Поезд не успел остановиться, как она уже бежала по перрону. – Папочка! – восклицала Лиля сквозь слезы. Она кинулась ему на шею, как бывало в те далекие времена, когда Лиля ходила в школу, а Правилов возвращался с учений. Олег Петрович прижал дочурку к груди, и тоже едва не заплакал.
– Ликушка…
От нее пахло духами и немного поездом. Тем самым специфическим железнодорожным запахом, который обязательно сопровождает любого, кто хотя бы час провел в купе. Этот запах ни с чем не спутаешь. Для кого-то он означает командировки, для кого-то неизбежные издержки отпуска, которые приходится перенести, чтобы добраться до моря. А кому-то навевает мысли о путешествиях, дорожной романтике и случайных встречах. В душе Правилова этот запах немедленно пробудил целую бурю ассоциаций. Что и неудивительно. У армейских офицеров вся жизнь на колесах. Стоит только немного обжиться и прирасти, а еще хуже, задуматься о корнях, как поспевает новое назначение, а за ним, естественно, чемоданы, вокзалы, и покачивание плацкарта под перестук колесных пар. Олег Правилов ни в коей мере не был исключением из правила, потому и гоняло его по всему Союзу, а иногда, и за его пределы, всю службу, с короткими передышками. Жена не работала. Лилька меняла школы, как перчатки.
Правилов, издав горлом клокотание, прижался щекой к ее щеке, такой мягонькой и розовой. Русые локоны дочери коснулись его носа, и он вдохнул полной грудью.
– Папочка… какой же ты колючий. – Лиля отстранилась, смеясь.
– Как доехала? – спросил Правилов.
– Ужасно, папочка. – Дочка забавно сморщила носик. – По-моему, ничего не изменилось с тех пор, как мы кочевали с места на место. Помнишь?
– Конечно, помню, – сказал Правилов.
– Ты еще называл нас цыганами.
– Было. – Правилов улыбнулся. – Я и есть цыган. Все мы цыгане под Солнцем, доця. Пришли, и уйдем…
– Нет, папочка. Ты такой серьезный. – Лицо дочки приобрело озорное выражение. Одними бровями она показала на телохранителей. – А это кто?
9
Речь о долларах США, на которых действительно полно знаков, характерных для масонских лож. Подробнее читайте в книге Я.Зуева «В круге света»
11
«Hennessy», дорогой французский коньяк, считается одним из лучших. Появился во второй половине XIX века стараниями Мориса Хеннесси