Неожиданно позади него кто-то кашлянул. Кристофер вздрогнул и поспешно оглянулся. Позади него стоял Конор и нагло улыбался.
— Так ты еще и вор, — негромко произнес тот.
Кристофер вскочил на ноги, в этот же миг молодой разбойник выхватил из-за пояса кривой нож. Крис замер, правая рука его стремительно шмыгнула в карман. К великому сожалению, там не было ничего кроме длинной отмычки. Решив, что лучше что-то, чем ничего, Кристофер вытащил отмычку, сжимая ее так, будто в руке был кинжал.
Наступила непродолжительная, но мучительно тягостная пауза. Стремительно Конор бросился на своего врага, пытаясь поразить того в сердце. Кристофер, сжав добела руку, ударил зубцами отмычки по костяшкам противника. Конор заскулил, и рефлекторно пальцы его разжались. Закругленный нож со звоном упал на пол, Кристофер поспешно отшвырнул ногой оружие в сторону.
В тот миг, когда Конор готов был ударить медика, в трюм вошел один из матросов «Надежды». Увидев двух разъяренных врагов, он поспешно встал между ними и, посмотрев на Кристофера, сухо потребовал объяснений.
— Тебя это не касается. Уходи, — мрачно процедил тот, не спуская глаз с хитрого лица Конора.
— Касается, — отрезал тот. — Что между вами произошло?
— Уйди, это не твое дело, — еще более мрачно отозвался шулер.
Матрос вопросительно обернулся к Конору. Вместо того, чтобы еще раз повторить слова медика, Конор выдавил жалостную гримасу и жалобно просипел:
— Этот человек мечтал ограбить меня, а когда я это обнаружил, он напал на меня и хотел убить.
В качестве доказательств он продемонстрировал содранную кожу на руке и разбросанные вещи.
— Ложь! — вмешался Кристофер. — Все ложь.
— Вы двое, пройдите к сэру Леводу, — хмуро отозвался матрос. — Он вас рассудит.
— Уж он-то рассудит, — с иронией отозвался мистер Эскью.
— Я согласен, — масленым голосом сказал Конор.
Вскоре Конор и Кристофер стояли перед Эдуардом. Сэр Левод отпустил матроса и, смерив двух одинаково неприятных ему людей взглядом, холодно спросил:
— В чем дело?
— Он хотел меня ограбить и напал на меня, — пояснил Конор.
— Ложь, — отозвался Кристофер, — это он напал на меня.
— Зачем вы, мистер Эскью, осматривали вещи Конора? — тоном судьи осведомился Эдуард.
— Я скажу это только Рыжей Мэри.
Сэр Левод, которому уже надоели препирательства этой парочки и которого задели слова карманника, не выдержал и вспылил.
— Знаете, мне глубоко наплевать, что там у вас произошло! Если бы не Рыжая Мэри, я бы избавился от вас двоих! Если еще раз устроите нечто подобное, я сдержу свое слово.
— Какое слово? — окрикнула Сесилия, приближаясь к собравшимся.
— Мэри, ну наконец-то, — с искренним облегчением выдохнул Кристофер.
— Это твои люди, ты и разбирайся! — бросил сэр Левод Сесилии и, резко повернувшись, удалился.
— Что произошло?
Конор и Кристофер вновь повторили свой диалог. Рыжая Мэри коротко кивнула и, подумав несколько секунд, задала совершенно неожиданный вопрос:
— Так чего вы хотите?
— Избавься от него, пока еще есть время, — отозвался Кристофер, косясь на побледневшее лицо Конора.
— Я хочу справедливости, — заметил тот.
— Справедливости, — желчно усмехнулась Рыжая Мэри. — По справедливости, Конор, тебе веревка полагается.
— Но ведь виновен Кристофер!
Глаза Рыжей Мэри вспыхнули холодным огнем, голос стал твердым, рука легла на тщательно спрятанный эфес кинжала, однако мужчины заметили этот жест. Сдерживая гнев, она негромко заговорила:
— Я знаю Кристофера давно, а тебя всего несколько дней. Если ты дашь мне повод еще раз пожалеть, что ты оказался на «Надежде», поверь, ты долго здесь не задержишься. И если с Кристофером что-то случится, я буду уверена, что ты, Конор, приложил к этому руку.
— М-мэри, ну зачем ты так, — забормотал Конор, струхнувший не на шутку. — Я всегда относился к Кристоферу по-дружески…
Рыжая Мэри презрительно скривилась, Конор выдавил гримасу покорности и быстро отступил назад.
— Убирайся, — приказала Сесилия.
Конор не замедлил воспользоваться этим предложением.
— Спасибо, — благодарно отозвался Крис и нехотя отошел в сторону.
Сесилия проводила медика долгим взглядом. После этого вздохнула и устремила задумчивый взор на морскую гладь, такую мирную и спокойную, что на душе становилось гадко.