В это время в коридоре раздался короткий придушенный крик и возня. Длинный подстерег жену хозяина, как только она вышла в коридор, и, схватив в охапку, приволок в спальню. Молодая женщина была так напугана, что не заметила, как из халата, одетого на голос тело, вывалились большие круглые груди. Сначала она не увидела мужа и только переводила взгляд с одного прокопченного лица на другое. Потом увидела лежащего на ковре Дмитрия Дмитриевича и упала ничком, обхватив его двумя руками.
— Дима, — зарыдала женщина, пытаясь поднять мужа. — Дима, что они сделали с тобой?
Главарь рывком поднял ее с пола.
— Заткнись! — приказал он и стукнул женщину ладонью по щеке. Она охнула и закрыла лицо.
— Скажи своему мужу, — зашипел ей в ухо главарь, — что надо делиться. Пока он жив-здоров, но если мы не получим свое, ни он, ни ты живыми не останетесь! Где деньги прячете?
Дмитрий Дмитриевич приподнялся с пола, зажимая кровоточащую рану, медленно встал:
— Берите все, что есть, с трудом разлепив сведенные болью губы, произнес он, — только ее не трогайте.
А в каменном бараке, где размешался пятый отряд, было прохладно и сумрачно, несмотря на жаркий июльский день. Какой-то петух мел в углу, постоянно останавливаясь и поправляя спадающие штаны. На полу, прислонившись к спинке кровати, на корточках, словно зэк, сидел Медведь. Он курил, с силой выдувая клубы дыма вверх. Со стороны входа опер был не виден, и Хохол, который обежал в поисках его уже ползоны, только своей дьявольской интуицией уловил его присутствие. Хохол обошел барак по периметру и подошел к оперу.
— Гражданин начальник!
Медведь медленно повернул голову, встал:
— Ты чего так официально, мы же вдвоем?
— Новый этап пришел. С Сызрани, — в голосе Хохла прозвучало отчаяние.
— Да хоть с Новой Земли, — улыбнулся Медведь и стряхнул пепел на пол. — Тебе какая разница? Иди-ка чайку завари. Хорошо испить чайку в тишине.
«Ухмыляешься, паскуда!» — в бешенстве подумал про себя Хохол, а вслух проговорил:
— Мне ксива пришла с Сызранской зоны. С этапом парнишка один пришел. Его нельзя в зону поднимать.
— Знакомый твой, что ли?
— Хороший знакомый, — горько улыбнулся Хохол. — Старые счеты. Еще до посадки.
Медведь прошел вдоль стены, потом вернулся:
— Что-то ты в последнее время совсем мой кабинет забыл. А чуть жареный петух в жопу клюнул, «гражданин начальник, спаси!» Так что чернуху мне не гони. У пацана твоя фамилия. Спецчасть все знает! Давай договоримся так: завтра придешь ко мне в кабинет и досконально расскажешь, что делается в отряде, а главное, чем дышит Светлов, про его дела с учетчицей, понял?
Хохол стиснул зубы так, что только желваки вздулись под кожей.
— Хватит, находился! Под нож меня подставляете за верную службу? Спасибо, начальник! Я заявление напишу прокурору, что вы свою работу не выполняете. А между прочим, ваша оперативная работа в том и состоит, чтобы врагов разводить по разным зонам. И если со мной что случиться… — Хохол хотел перейти к угрозам, но Медведь, очень довольный, надел фуражку, лежащую на шконке, затянулся и пустил Хохлу дым в лицо:
— Угрожаешь мне?
— Предупреждаю!
Медведь обошел Хохла кругом, потом вплотную навис над ним и толкнул на кровать.
— Сядь! Ты, подлый зэк, убийца, угрожаешь офицеру! Тем более свое получишь. К тебе в отряд твой сын пойдет, рядом с тобой на шконку положу, чтобы дрожал, пока не околеешь. А заявлению твоему одна дорога — в сортир!
Хохол встал как подброшенный, оглядел пустой барак, нагло усмехнулся Медведю и бросился в последнюю атаку.
— Ошибаешься, начальник, и другие дороги есть. И не только мое заявление по тем дорогам пошло. Есть и покруче…
И вновь Хохол застыл на полуслове, недоуменно глядя на Медведя, которым вдруг начал хохотать. Смех его, раскатистый и басистый, разнесся по всему бараку, так что петух испуганно пригнул голову и начал быстрее грести метлой. Отсмеявшись, Медведь дружески улыбнулся Хохлу:
— Ну что? Не хотел, а сдал! Где это сказано… «один раз продавший»… Колись, пока я добрый. Кому Светлов послал заявление — раз. Какие документы переслал — два. Ты мне честную информацию — я твоего сынка в другую зону. Как заново родишься, бедолага!
Хохол затравленно посмотрел на него, помедлил, будто что-то для себя взвешивая, и заговорил с трудом, как бы против воли: