— Ты можешь на этой хате тормознуться? — Спросил Шакура безразличным голосом, — если трудно говорить, просто ответь «да» или «нет».
— Не знаю, — ответил Виктор — А что, думаешь, за мной продолжают следить?
— Ну, ты в натуре, парень лох! — В голосе Шакуры слышалось раздражение. — Раз они на тебя вышли, неужели отпустят?! Чтобы потом снова по всему городу искать? Ты пойми, что это должна быть за организация, чтобы оперативнее ментовской на тебя присесть. Похоже они заранее вычислили, где тебя мекать. Смотри, ты мне всю правду говоришь? Похоже, ты где-то допустил прокол.
Последняя фраза Шакуры неприятно кольнула Виктора. В самом деле, скрыл он от закадычного друга визит к прокурору, а только с этого бока злополучная машина могла к нему приклеиться. Но поправить тут уж ничего было нельзя, поэтому он наскоро закончил разговор и, пообещав сорваться с хаты с утра пораньше, когда, по всей вероятности, слежка самая слабая, вернулся на кухню, где уже стояла готовая к боевым действиям батарея бутылок.
Первый раз Виктор проснулся среди ночи оттого, что ему стало вдруг совсем тесно и душно. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим посередине широкой мягкой постели при неясном свете ночника рядом с абсолютно голой, сладко посапывающей Наташей. А душно ему стало потому, что спящая с другой стороны Нина во сне обняла его и притопила его голову между тяжелых белых грудей. Виктор поменял положение, осторожно отодвинул жаркую грудь в сторону. От произведенного движения кровь прилила к его голове, и Виктор вынужден был закрыть глаза из-за мучительного головокружения и тошноты. Некоторое время, возбужденный картиной обнаженного безмятежного женского тела, он ласкал грудь Нины, но убедившись в своем полном бессилии, оставил девушек в покое и снова заснул.
Спал Виктор недолго и тревожно, и снилась ему Оля в белом рабочем халате с зачесанными назад волосами. Он шел вслед за ней по какому-то затемненному участку улицы, где тлеющие фонари почти не давали отсвета, а незастекленные провалы окон говорили о разрушениях и воине. Он все хотел заговорить с Олей, но почему-то не решался, и только намечал себе все новые и новые ориентиры, чтобы подойти к ней, прижать к себе и заговорить, прервать тянущее из него жилы молчание. Кривом столб, потом забор с обрывками расклеенных объявлений, за ним перекресток уходящих куда-то вдаль улиц — на меченные им для беседы остановки сменяли друг друга в гнетущем безмолвии… И вот, когда разозленный собственной нерешительностью Виктор раскрыл рот, чтобы задать изводящий его вопрос необыкновенной важности, он проснулся снова.
Видимо, прошло совсем немного времени, потому что девицы спали не изменив положения, а сереющее небо почти не прибавило светлых красок. Ольга осталась с Виктором и наяву, и он задыхался почти физически, ощущая ее близость. Быстро и осторожно Виктор встал с кровати, морщась прошел в ванную и встал под горячий душ. Головная боль не проходила, но острота ее снизилась и стала терпимой. Стараясь не разбудить девиц, которые спасли ему жизнь, а в этом Виктор как-то не сомневался, он оделся и, тихонько прикрыв дверь, прошел в коридор к телефону.
Ольга не подходила так долго, что Виктор было отчаялся, но что-то его держало, и он, морщась от вновь подступающей тошноты, упрямо ждал ответа на далекие гудки в сонной ее квартире.
Наконец, хриплый со сна, родной голос отозвался:
— Я слушаю… — И после паузы: — Ты с ума сошел… — И еще: — Почему ты не звонил?
Ясная обоим невозможность встречи и даже невозможность высказаться давила им горло. Ольга твердила уже только одну фразу: «Я умоляю тебя, только не приходи». Она повторяла ее через каждое слово о любви, его слово и ее слово. Чувствовалось, что Ольга безумно напугана и не хочет передать свой испуг Виктору, чтобы он не бросился безнадежно защищать ее.
Они проговорили всего две или три минуты, но и этого было слишком много, чтобы вычислить телефон и местонахождение Виктора. Но только после того, как Виктор понял, что своим звонком он подставляет и этих юных девчонок, доверчиво подаривших ему себя, он прервал Олины слезы и бесконечные предостережения.