Выбрать главу

Элизабет Бушан

Месть женщины среднего возраста

Посвящается Линди

Достойная жизнь – лучший способ отомстить обидчику.

Старинная испанская поговорка

От автора

Всю информацию об индейцах племени яномами я почерпнула в «Таймс», а географические сведения о Риме – в «Нэшенэл джиогрэфик трэвелэр».

Я хочу выразить благодарность дамам Дженет Бак (они знают, о чем речь), Бенардет Форси за ее юмор и Памеле Норрис – за неизменную поддержку. Также огромное спасибо моему несравненному редактору Луизе Мур и всей команде издательства «Пингвин», Клэр Ледингхэм, моему агенту Марку Лукасу и, как обычно, Хейзл Орм, Кейт Тейлор и Стивену Райану. А уж о своих родных и друзьях я помню всегда.

Глава 1

– Вот, держи, – сказала Минти, моя ассистентка, и хрипло рассмеялась, – только что вышла рецензия. Классно его приложили. – Минти подтолкнула мне книгу под названием «Тысяча оливковых деревьев», автор – Хэл Торн; рецензия была вложена между страниц.

По какой-то непонятной причине я взяла книгу, хотя обычно старалась обходить все то, что было связано с Хэлом. Но сейчас мне казалось, что это неважно: я успокоилась, изменилась, у меня была своя жизнь – я давно сделала выбор.

Когда я впервые заговорила с Натаном о своем желании работать над книжной рубрикой, он заявил, что если мне когда-либо суждено реализовать мои амбиции и стать литературным критиком, я в конце концов возненавижу книги. Мол, близкое знакомство порождает презрение. Но я ответила, что мне больше нравится высказывание Марка Твена: близкое знакомство порождает не презрение, а совместных детей. К тому же слова Натана наверняка отражали его личное отношение к своей работе. На что он ответил: «Чушь собачья, я счастлив как никогда, – и добавил: – Подожди и сама увидишь». (Последняя фраза сопровождалась ироничной улыбкой из серии «я сильный мужчина, и мне лучше знать», которая мне всегда нравилась.) Прошло время, и я поняла, что он ошибался.

Для меня книги по-прежнему были полны ожидания новых открытий; они внушали мне чувство, что возможно все – все что угодно. В тяжелые времена книги оставались моей палочкой-выручалочкой, спасательным поясом; в юности я ссылалась на них, когда надо было принять решение. За долгие годы работы с книгами у меня развилось шестое чувство: одним прикосновением я могла отнести книгу к определенной категории. Толстые романы в мягких обложках напечатаны на грубой дешевой бумаге. Поэзия, балансирующая на грани невесомости, издается с широкими белыми полями. Биографии пестрят фотографиями и секретами из жизни их героев.

«Тысяча оливковых деревьев» была тонкой, компактной книжкой; типичный рассказ путешественника с не менее типичной фотографией на обложке: пронзительно синее небо и безлюдный каменистый берег. Побережье казалось жарким, иссушенным: на такой земле ступни соскальзывают со щебня, а между пальцами ног появляются синяки.

Минти следила за моей реакцией. У нее была привычка нацелить свои темные, слегка раскосые глаза на кого-нибудь и сделать вид, будто она не моргает. Возникал эффект пристального сопереживающего внимания, который очень нравился людям и, думаю, утешал их. Лично меня за те три года, что мы вместе работаем, не раз успокаивал взгляд ее темных, напряженных глаз.

– «Автор книги – мошенник, – зачитала она отрывок из рецензии. – А книга и того хуже…»

– Интересно, чем он заслужил такую желчность? – пробормотала я.

– Тем, что его книга расходится бешеными тиражами, – парировала Минти.

Я протянула ей «Тысячу деревьев».

– Будь по-твоему. Звони Дэну Томасу, пусть он быстро переделает статью.

– Ты что, Роуз? – медленно и задумчиво проговорила она, в ее голосе слышались незнакомые мне нотки. – Тебе не кажется, что ты вполне можешь и сама ее переделать?

Я улыбнулась в ответ. Мне нравилось думать, что мы с Минти стали подругами: я доверяла ей, потому что она все время говорила то, что у нее на уме.

– Нет. Ни к чему испытывать себя. Я просто не хочу заниматься книгами Хэла Торна.

– Понятно. – Она обошла коробки на полу, доверху наполненные этими самыми книгами, и присела. – Как ты сказала, пусть будет по-моему.

Кажется, подруга меня не одобряла. Я тоже была собой недовольна: непрофессионально игнорировать книги, тем более ту, о которой будут писать все подряд.

Меня отвлек звонок по внутренней линии. Это был Стивен из производственного отдела.

– Роуз, извини, но придется вырезать страницу из книжной рубрики в номере за двадцать девятое.

– Стивен!

– Прости, Роуз. К вечеру успеешь?

– Но это уже во второй раз, Стив. Может, выберешь себе другого козла отпущения? Раздел кулинарии? Путешествий?

– Нет.

Стивен был издерган и нетерпелив. В нашем деле – издании газеты – всё решают сроки. Постепенно это становилось второй натурой, и мы разговаривали друг с другом словно стенографией. Времени на нормальные споры и доводы не было. Я взглянула на Минти: она прилежно стучала по клавишам, но я-то знала, что она прислушивается. Я неохотно проговорила:

– К завтрашнему утру сделаю.

– Только не позже. – Стивен повесил трубку.

– Не повезло. – Минти по-прежнему печатала. – И сколько?

– Страницу. – Я откинулась на стуле, чтобы обдумать эту проблему, и мой взгляд упал на фотографию Натана и детей, которая всегда стояла на моем столе. Это был снимок семейного отпуска в Корнуэлле, когда детям было десять и восемь лет. Они стояли на пляже, повернувшись спиной к серому штормовому морю. Одной рукой Натан обнимал Сэма, спокойно упиравшегося головой ему под мышку, а другой удерживал извивающуюся радостную Поп-пи – наши дети совсем не похожи друг на друга. Я только что рассказала мужу о том, что один знаменитый писатель снял дом в Требетанской бухте на шесть месяцев, чтобы отшлифовать роман. «Боже правый, – на лице Натана появилась смешная гримаса. – Вот уж не думал, что он так медленно читает». Я схватила фотоаппарат и сфотографировала Поппи – та залилась смехом в ответ на очередную ужасную шутку отца. Натан тоже смеялся – счастливо и радостно. Он будто говорил в объектив: вот видишь, мы счастливая семья.

Смысл отцовства он понимал так: надо смешить детей, чтобы они не замечали жизненных неприятностей до тех пор, пока не станут достаточно взрослыми и не научатся с ними справляться; но ему нравилось смешить их и просто так, ради собственного удовольствия. Иногда, когда мы обедали, мне приходилось проявлять твердость: ведь даже в лучшие времена аппетит Сэма и Поппи был столь же хилым, как их сложение, и я за них беспокоилась. «Миссис Паникерша, вы знаете, что тот, кто меньше ест, живет дольше?» – спрашивал Натан, который, как обычно, не поленился выяснить этот факт и утешал меня в таких случаях.

Мы были женаты двадцать пять лет. Я прикоснулась к лицу Натана на фотографии. Мой умный, любящий муж…

Я оторвалась от приятных воспоминаний. Как и в любой газете, у нас существовала определенная стратегия, отдельные факторы которой были вполне безобидны, но все вместе и в подходящий момент могли доставить неприятности. Я спросила Минти:

– По-моему, надо пойти и повоевать с ними. Иначе у Таймона войдет в привычку кромсать книжную рубрику. Как ты думаешь?

Это был риторический вопрос, так как я уже приняла решение; но я привыкла обращаться с Минти так же, как со своими детьми (не во всем, конечно), – мне казалось, что детей нужно вовлекать во все дела.

Таймон был редактором воскресного дайджеста компании «Вистемакс Груп», на которую мы работали, и его слово было закон. Минти сидела ко мне спиной, отыскивая в записной книжке телефон Дэна Томаса.

– Как скажешь.

– Это одобрение или как?

Минти так и не обернулась.

– Может, лучше оставить все как есть, Роуз? Побереги свои силы.

Обычно, когда дело заходило о битвах за печатное пространство, Минти становилась такой же агрессивной, как я, поэтому такой ответ меня насторожил.