Особенно раздражал запах плохого кофе из автоматов. Кто-то пролил чашку на красный ковер как раз недалеко от моего рабочего места; осталось темное пятно, похожее на кровь, и мне приходилось по нему ступать.
Ко вторнику страсти улеглись. Появилось сообщение, что Чарлз Мэддер ушел в отставку с поста министра, чтобы проводить больше времени, заботясь об избирателях. Избиратели пришли к единому мнению: министр получил по заслугам. Лишь один человек заявил, что Мэддер был хорошим и достойным человеком. Кораблик продолжил плавание, оставляя за собой грязный след: жена экс-министра, Флора Мэддер, захлебывалась от шока и горя.
– Не раскисай, – бросила Минти, когда мы стояли в очереди в столовой и я сказала, что мне жаль эту женщину. – Жена должна знать, что ее муж гуляет. Что касается сокрытия доходов, они наверняка действовали заодно. Так что она тоже по уши влипла. – Тут подруга осеклась. – Роуз, не надо так на меня смотреть. Ты не хуже моего знаешь, что иногда лучше называть вещи своими именами.
Я привыкла к цинизму Минти, но такая жестокость была не в ее стиле.
– Если ты имеешь в виду, что люди никогда не говорят напрямую, то да, – ответила я.
Минти вдруг покраснела, и только тогда до меня дошло, что, возможно, у нее роман с женатым мужчиной. Я ощутила укол… чего? Вины от невольного соучастия? Не совсем, скорее любопытства, хотя нет, наверное, зависти. И облегчения оттого, что я свой выбор давно сделала.
Я пристально посмотрела на подругу. Покраснев, она выглядела моложе и наивнее.
– Что ты задумала, Минти?
Она взяла обезжиренный йогурт.
– Ничего.
Давным-давно я устроилась так, как хотела, – я стремилась быть хорошей матерью, хорошей женой (для Натана, разумеется) и при этом делать карьеру. Мне хотелось, чтобы в моей жизни был кто-то, о ком я могла бы заботиться. Не слишком грандиозные амбиции, отнюдь не потрясающие мироздание, а кто-то и вовсе скажет – скучные. Удобный выбор? И да и нет. Мы должны определиться, найти себе какое-то пристанище, и мои амбиции поглотили меня целиком и постоянно менялись.
Минти не переставала напоминать мне, что она другая. Подруга была дерзкой, а по мнению Ианты, даже шокировала окружающих своей откровенностью. Она была храброй и прямолинейной («Я хочу побывать везде»). У нее не было семьи, о которой можно было бы рассказывать («Кому она нужна?»), ей претила даже мысль о детях («Зачем вешать хомут себе на шею?»). Примером для подражания Минти служили голливудские звезды и телеведущие. Она не принимала наркотики, но считала, что для успеха необходима красивая внешность. Минти нравился секс, она ценила имидж и пиар, она твердила, что это свойственно ее поколению, такой уж у него менталитет.
Иногда Минти казалась очень взрослой, иногда она вела себя, как ребенок в кондитерской: ей так хотелось попробовать все липкие сладости – и почему нет? Моя подруга словно прилетела с другой планеты; меня она завораживала. В свои двадцать девять она была умной, резкой, роскошной, независимой – абсолютно ничего общего со мной в том же возрасте.
– Ненавижу свою грудь, – поделилась она во время нашего первого совместного ланча, когда устроилась в офис. – Многообещающе выглядит, но на деле – пшик. И все равно приходится использовать.
– Понятно. – Маленькую грудь Минти с лихвой компенсировала смесью честности и алчности.
– Мужчин так легко водить за нос, – добавила она, и ее темные глаза вспыхнули тайным знанием. – Это проще простого. Особенно если сказать им, что между вами нет никаких обязательств.
– Но зачем водить их за нос? – спросила я. Она пригвоздила меня тем самым немигающим, успокаивающим взглядом.
К среде Чарлз Мэддер переместился на пятую страницу; шумиха утихла, и на ее место пришли другие новости: внимание сосредоточилось на скандале в сфере медицины. Из-за острой нехватки финансов привратника больницы, не имеющего медицинского образования, взяли на сменную работу медбратом в отделение «Скорой помощи». В результате его некомпетентности погибла женщина. Журналисты кипели злобой, превратившись в воплощенное сознание нации, разоблачая болезни общества. В четверг…
В четверг Минти заявилась на полтора часа позже, что было на нее не похоже. На подруге красовалась летящая юбка, узкий топик с лайкрой и туфельки на тонких каблучках цвета розового сахара. У нее был расслабленный вид, лицо раскраснелось, но вместе с тем выглядела она решительно.
– Прости меня, Роуз.
Сегодня мы выпускали номер, времени было в обрез, и телефон звонил беспрестанно: в основном авторы и издатели жаловались на несправедливое обращение с ними. И всех нужно было утихомирить.
– Могла хотя бы позвонить.
– Я уже извинилась.
Я редко выходила из себя, но на этот раз не выдержала:
– Иди выясни у Стивена, не вырежут ли нас на этой неделе.
– По-моему, лучше не стоит. – Минти повесила жакет.
– Почему?
Она села за стол и включила компьютер.
– Нам нужно быть поосторожнее.
Впервые у нас возникли открытые разногласия по поводу нашей стратегии, и я пришла в замешательство.
– Минти, я не знаю, что происходит в твоей личной жизни, но не могла бы ты делать то, что прошу я, и не перечить? Если у тебя другое мнение, можем обсудить это позже.
– Перечить? – переспросила она. Я взглянула на часы.
– Мне все равно, как это называть; просто делай то, что я сказала. Прошу, иди и поговори со Стивеном.
Трезвонили телефоны, жужжали компьютеры, тележка с почтой, которую толкал Чарли, кружила между столами. Нахмурившись, Минти поднялась – такой же вид был у Поппи, когда ее оставляли в дураках. Я невольно улыбнулась:
– Мы, наверное, обе встали сегодня не с той ноги. Давай останемся друзьями, а стратегию обсудим потом. Начнем редактировать рубрику.
Подруга на минутку задумалась.
– Вот в чем твоя проблема, Роуз. Ты все переводишь на личные отношения. Очень по-женски.
– Ты тоже.
– Не до такой степени.
Так мы заключили перемирие. Своего рода.
В конце дня Минти поднялась из-за стола, надела жакет и пожелала мне приятного вечера. Постукивая тонкими сахарно-розовыми каблучками, она даже не оглянулась.
В пятницу члена королевской семьи сфотографировали в компрометирующей ситуации, и разразился спор о личном пространстве: как далеко можно зайти? где предел? кто имеет право? Отдел новостей варился и гудел в своем аквариуме для золотых рыбок.
Когда ровно в девять я явилась на работу, Мэйв Отли, бледная и молчаливая, сгорбившись сидела за своим столом – приступ ревматизма. Я заварила сослуживице чай и занялась ее работой, – момент для выражения сочувствия был неподходящий. Чарли принес гору писем и несколько коробок с книгами.
Позвонила Минти:
– Я не могу прийти. У меня… мигрень. Это было несвойственно для нее.
– Может, позвонить попозже, проверить, как у тебя дела?
– Нет. – У подруги был сдавленный голос. – Не надо. В этом нет необходимости.
– Надеюсь, ты скоро поправишься. Но Минти уже повесила трубку.
Лето на пороге, пора планировать работу на будущее, и я провела весь день, придумывая, как обновить июньские рубрики. Путеводители и обзор курортного чтива невозможно было изменить, но я обыгрывала идею цикла статей о книгах, которые можно прочитать во второй раз.
В разделе путеводителей на этой неделе мы представили книги об Индии, Таиланде, Греции, «Тысячу оливковых деревьев» Хэла Торна, разумеется, и толстый иллюстрированный каталог-путеводитель по Риму.
Давным-давно, еще в бытность мою Роуз-путешественницей, я отправилась в Рим.
Солнце пекло мои обнаженные руки; пот на спине едва не закипал. Ноги в дешевых сандалиях намокли, и я знала, что натру мозоли. Но мне было наплевать. Мне было шестнадцать, я оказалась в Риме и впервые в жизни влюбилась – влюбилась в этот город, в сам факт своего пребывания за пределами Англии. Рим был шумным, пропитанным запахами – кофе, усталости, пота, раскаленных зданий, – и волны жизни, гвалта, эмоций растекались по моим венам, наполняя их густым, приятным ощущением.