- Справедливо. Спрашивай.
Он снова начал смотреть в окно:
- Ты всё ещё встречаешься с ним?
- С ним? Нет.
- Ты хоть с кем-нибудь встречаешься?
- Нет.
***
- На что ты смотришь?
- Когда я смотрю куда?
- Когда ты смотришь в окно.
- На руки.
Она посмотрела вниз.
- Руки?
- Ты когда-нибудь замечала, что во время разговора жестикулируешь руками?
- Это нормально. Ты тоже так делаешь.
- Наши руки поняли друг друга ещё раньше, чем это сделали мы.
Она улыбнулась. И он тоже.
***
- Почему мы существуем только здесь?
- Это гложет тебя, не так ли?
- Два года. Прошло два года, и всего я видела тебя только восемь раз. За это время я оставила серьёзные отношения, была на двух свадьбах, потеряла ребёнка, дважды переехала и видела шесть концертов. И из всех этих вещей, одну вещь я всегда жду с нетерпением: прибытие этого проклятого поезда и пребывание с тобой четыре часа подряд, чтобы ничего не сделать для правительства и вернуться к своей отсутствующей жизни. Это больно.
- И тем не менее ты всё ещё здесь, всё ещё сверлишь мой мозг, всё ещё ждёшь ответов. По-прежнему Грейнджер. Никогда не меняющаяся.
- Ты ждёшь, когда я стану другой?
Он посмотрел на неё:
- В последние два года ты изменяла стрижку, я бы сказал, четыре раза. Прошлой зимой ты ходила на массаж лица. Ты делала маникюр пять или восемь раз за то время, пока мы были вместе. За последние два года я подстригал волосы двадцать четыре раза. Не только это, ещё я хожу на маникюр один раз в неделю. Я регулярно хожу на лечебные процедуры для кожи. Мы приходим сюда и выглядим так же, как и прежде. Но я вижу, что твой ум постоянно изменяется, мы общаемся даже во время молчания. Я люблю приходить сюда. У нас нет ни прошлого, ни будущего. Мы можем говорить всё, что хотим. Мы друзья, мы враги, мы можем быть любовниками или ненавистниками, как мы хотим. Ты можешь поцеловать меня, я могу заняться с тобой любовью, прямо здесь, прямо сейчас, и это никогда не покинет это купе. Пока мы здесь, мы находимся в нашем собственном мире. Мы избегаем наши миры, тюрьмы наших жизней и приходим сюда, где мы те, кем мы определили себя сами.
Она была потрясена.
- Если бы ты поцеловал меня, мы должны были бы принять это и вне этого поезда.
- Мы должны принять это снаружи? - он поднял одну бровь. - Я извиняюсь, но моё лицо слишком красиво, чтобы быть субъектом такого грубого насилия.
Она захихикала:
- Не совсем так.
- А что, если бы я поцеловал тебя?
- Тогда у нас не будет шанса на спасение. Я бы хотела вырваться из этого "места без прошлого" , места, куда мы приходим, чтобы только быть. Я хочу иметь и прошлое, и будущее. Я хочу увидеть место, где я счастлива больше четырёх раз в году.
- А если бы я упустил эту возможность?
- Тогда я думаю, что буду возвращаться на наше место, в наше пространство, к нашему купе, где мы такие, какие есть, и хотя наши руки и понимают друг друга, может быть, наши сердца никогда не поймут.
Он улыбнулся.
Её руки упали, совсем уставшие от попыток понять и объяснить, что она хотела сказать. Но когда они опустились, они оказались не на её коленях, но в руках человека, находившегося перед ней; когда она подняла голову, он смотрел на неё. Удивлённый тем, где оказались его руки.
И когда он придвинулся ближе, ему казалось, что он двигается не по своей воле; и когда он уже целовал её, его глаза были так же широко открыты, как и её, пока они не закрылись, вырываясь из его мира, его "места без прошлого".