— Ляля! Иди сюда!
— Никуда не пойдешь, — сказала бабушка, хотя она была добрее мамы.
Но человек с фотоаппаратами повел Атару прямо к Лялечке, а за ними еще ребята бежали и просили: и меня сними! и меня! Бабушка схватила Лялечку и хотела увести, но Лялечка не далась. Ей тоже было интересно сфотографироваться.
— Тебя Ляля зовут? — спросил фотограф.
— Да.
— И вы подружки? Как удачно, — радовался человек, — ты такая беленькая, а она такая… — и он посмотрел на Атару, словно перед ним чудо какое-нибудь.
— Что он говорит? — спросила бабушка, которая не понимала по-здешнему. — Он что, денег потом потребует за фото?
Лялечка спросила его, но он засмеялся и сказал, что это репортаж для газеты.
— Вот вы, две подружки, возьмитесь за руки и бегите, и на бегу обернитесь и смотрите на меня, ладно?
Бабушка начала суетиться и возражать, но человек положил ей руку на плечо и все повторял: ничего, ничего, минуточку, и ничего бабушка не могла сделать, а Лялечка с Атарой три раза убегали и оборачивались, пока он не сказал — отлично! покупайте в пятницу газету! — и назвал какую.
В пятницу газеты очень толстые, много приложений, и каждое как целый отдельный журнал. Лялечка все руки испачкала черным, пока искала. А когда нашла, чуть не заплакала. В самом глянцевом приложении, на обложке, был большой цветной портрет Атары, как она обернулась на бегу и смотрит прямо в аппарат. А от Лялечки за ее плечом остался затылок с белым пробором, одна косичка и кусок розовой щеки.
Правда, внутри были другие снимки, в том числе один с Лялечкой, но черно-белые и гораздо помельче. И целый большой репортаж. Лялечка читать на иврите уже умела, но без точечек под буквами не так хорошо. Она прочла название: «Напартити из квартала бедноты».
— Не Напартити, а Нефертити, — поправила мама. — Дай сюда.
Про Лялечку там сказано было только, что она «русская подружка будущей королевы красоты Израиля», зато про Атару всё — и про печального папу, который ищет во сне Эрец-Исраэль, и про квартиру, и про всех братиков и сестричек.
— Не огорчайся, Лялечка, — сказала мама. — Другой раз будешь слушаться маму. Нефертити! Это знаешь, как называется? Корректирующая дискриминация.
— Да, — сказала Лялечка, не смогла удержаться и заплакала. — И мама ей еще братика недавно принесла, и квартира у них купленная…
— Вот именно, — сказала мама.
«Мода на рынке»
На вопрос, как дела, Моти неизменно и вполне искренне отвечал — идут.
И не только из врожденного оптимизма — экономический спад, который терзал в ту пору нашу страну наряду с террористическими актами арабских самоубийц, затронул его мало. Для своей небольшой одежной лавки на рынке, которая так и называлась, «Мода на рынке», он безошибочно закупал такой товар, который полностью отвечал вкусам и запросам обитателей рыночного квартала и тех, кто приходил на рынок. А продавал недорого, наценку делал минимальную, брал количеством. Он был умелый торговец, знал, когда сделать скидку, когда дать в кредит, когда пошутить с покупательницей. Барыши были нежирные, зато постоянные.
А раньше дела его шли еще лучше, и за годы Моти сумел не только обеспечить семью, но и подкопить кое-что. У него и бумаг был приличный пакет, и участок земли в промышленном районе на окраине, и хорошая квартира в большом, хотя и запущенном доме по соседству с рынком. Поэтому теперь он сидел в своей лавке не столько по необходимости, сколько по привычке и из чувства торговой чести. Да и что бы он делал, куда бы пошел, если не в лавку? Жена три года назад скончалась от внезапной сердечной болезни, дети были взрослые, обученные и обеспеченные, все они любили и уважали Моти и жили близко, но сильно заняты были своими делами и семьями. А в лавке народ, среди покупателей бывают знакомые, можно перекинуться словечком, узнать местные новости. А нет никого — и тоже хорошо, можно почитать газету, а то и книжку, Моти это любил. Любил он и развлечься, в ресторан там, или на природу выехать на шашлыки, или к морю, а то и в Турцию с компанией махнуть на недельку. Но без пары, даже если с компанией, это было как-то не так, все время чего-то не хватало.