Все стало так, как она и думала. К тому времени, как поселенцы начали переходить из временных караванов в собственные дома, спланированные Авигдором и построенные отчасти в долг, отчасти с помощью государства, она уже была замужней женщиной и носила одежду и головной убор, приличные для еврейской замужней женщины.
Трудно сказать, привело ли ее изучение религии к подлинной вере в Бога, стала ли она верующей, но Авигдор говорил, что это придет. Но религиозной она стала. Еврейский закон, о существовании которого она раньше и не подозревала и который поначалу показался ей нелепым и просто смешным, становился частью ее жизни, и ей даже как-то жаль было тех, кто им пренебрегал. И твердости под ногами все прибавлялось.
В последний раз тяжелые темные воды проглянули было сквозь покачнувшийся лед, когда родился ребенок, первенец, мальчик Эли. Но Элла поднесла к пугающей проруби своего младенца, и черная вода в ней отступила, и прорубь стала затягиваться непрозрачным крепким льдом, чтобы больше уже не открываться.
А когда, с ребенком на руках, она вошла впервые в свой новый, свой собственный дом, душу ее охватил такой покой, какого она не знала в жизни. Она так и сказала родителям по телефону: душу мою охватил неизъяснимый покой. Родителей смутила непривычная манера дочери выражаться, они задавали тревожные вопросы, по газетам ситуация на территориях казалась им очень опасной. Но Элла только улыбалась в трубку, глядя в окно, где бесконечной чередой катились друг за другом покатые иудейские холмы, лишь там и сям замаранные темными пятнами арабских деревень.
Когда родился третий ребенок, родители наконец решились приехать посмотреть на внуков. Отец и мать раздражали теперь Эллу гораздо меньше, наоборот, они только усиливали ощущение устойчивости и нужного порядка, и она уговаривала их переехать насовсем, дедушка с бабушкой очень нужны детям, да и сами они уже в том возрасте, когда лучше быть поближе к своим.
И к рождению четвертого ребенка они переселились. Мать очень помогала Элле с двумя младшими детьми, а отец часто гулял и играл со старшими. И Элла чувствовала, что теперь нужный порядок установлен полностью.
Правда, мечта о том, чтобы закрыть за собой дверь и знать, что никто не войдет, не осуществилась и уже не могла осуществиться, но она об этой мечте даже и не вспоминала, слишком много было других забот.
Элла любила всех своих детей, но любимчиком был первенец, Эли. Он был капризуля и сластена, но красивый и умненький мальчик. Особенно он любил суфганийот, сладкие, обсыпанные сахарной пудрой пончики с вареньем, да и все в семье их любили. Но делать их самой большая возня, Элле было некогда. А купить их, кроме как на праздник Хануки, можно было не везде. Поэтому Элла, приезжая в город, непременно заходила в булочную-кондитерскую в центре, где вкуснейшие, нежные пончики продавались почти всегда.
И вот, когда ее старшему сыну Эли исполнялось уже восемь лет, она решила побаловать свою семью и зашла в эту кондитерскую. И здесь ее застиг взрыв, совершенный молодым арабским самоубийцей (такое в те дни случалось у нас часто).
Элла погибла.
Она погибла, и ничто уже не может отнять у нее то чувство безопасности, с которым она прожила последние свои десять лет.
Развод
Шушу и Шоши решили разводиться. По этому случаю они стали теперь звать друг друга «Шауль» и «Шошана», но часто забывались.
Почему они решили разводиться, точно объяснить трудно, много всего накопилось за двадцать с лишним лет. Но обоим было ясно, что если разводиться, то не откладывая, пока у обоих есть еще хоть какие-то шансы.
Решили сделать это достойно, как цивилизованные люди, без скандалов и без адвокатов. На этот предмет первым делом следовало договориться, как делить имущество, то есть, главное, продать общую квартиру. Шушу предлагал Шоши остаться в квартире, чтобы сыновьям было куда вернуться после армии, а ему отдать машину и выплатить из общих сбережений сумму, которую надо еще обговорить. Но Шоши сказала, резать так резать, мне такая большая квартира теперь ни к чему, оба сына все равно скоро уйдут, а сбережения поделим на четыре части, так проще всего. И из квартирных ты тоже получишь четверть, и от продажи машины четверть, по-моему, это логично? Шушу не мог сразу решить, логично или нет, но спорить не стал, вопрос остался пока открытым, а Шоши пошла и дала в газету объявление о продаже квартиры.
Атмосфера в доме сразу очистилась. Шушу и Шоши теперь не придумывали себе после работы, куда бы пойти, что бы сделать, только бы протянуть время и не возвращаться домой. Наоборот, приходили домой, как к себе домой. Шушу стал звонить с работы, спрашивать, что купить на обратном пути, а Шоши снова начала готовить обеды, откормлю тебя на прощание, говорила она, кто знает, как ты теперь будешь питаться!