Вот она и пришла, беда, которой ждал Соломон Исакович. Что ж, надо решать.
— Я здоров.
— Так и записываем в дело?
— Так и записывайте.
Женщина открыла папку и стала писать.
А Соломон Исакович сидел и думал. Вот и пришла пора расставаться с Москвой. Как-никак — более двух десятков лет сравнительно благополучной жизни. Необременительная бумажная работа, где все к нему привыкли и он привык ко всем. Мелкие, но столь важные удобства и сравнительная обеспеченность продуктами питания и предметами первой необходимости, возможная лишь в столичном городе. И — венец мечтаний каждого нормального человека — отдельное жилье. Жаль. Но ничего не поделаешь. Рано или поздно за все в жизни приходится платить. Что означает нынче административная высылка? Вряд ли принудительные работы. Скорее всего, какой-нибудь районный центр в глубинке. Дают ли срок или это на неопределенное время? И выделят ли ему жилплощадь или придется искать самому? Да уж, такой квартиры ему больше в жизни не видать. Да еще с бассейном. Соломон Исакович улыбнулся про себя. А зато приобретенная недавно строительная сноровка может отлично пригодиться: хоть блоки класть, хоть кафель…
— Вы что улыбаетесь? — спросила вдруг женщина.
— Да нет, я так…
Врач отложила ручку:
— Да вы поняли ли меня? Вы поняли, что вас вышлют из Москвы?
— Конечно, понял.
— И вы лишитесь московской прописки, и вряд ли уже когда-нибудь получите ее обратно.
— Да уж вряд ли.
— И…
Женщина потрогала кончиками пальцев складки вокруг рта, слегка помяла их, как бы пытаясь разгладить, и Соломон Исакович догадался, что она всегда, сознательно или бессознательно, помнит об этих портящих ее миловидное лицо складках, неуклонно углубляющихся со дня на день.
— Да вы не беспокойтесь, доктор, — сказал он. — Я все понял. Меня вышлют из Москвы, и прописку я потеряю навсегда. И работы такой, что у меня была, я себе не найду. Придется начинать все заново на пустом месте. И вероятно, надо будет ходить отмечаться. Ну и все прочее.
— Вы откуда все так хорошо знаете? — настороженно спросила женщина.
— Ах, доктор, что ж тут знать, — спокойно ответил Соломон Исакович. — Вы не беспокойтесь. Везде люди живут, как-нибудь пристроюсь. Что мне Москва? Бассейн мой вы у меня отобрали, — он снова улыбнулся, — квартиру не вернете, а больше меня тут ничто не держит. Или вы советуете остаться в больнице?
— Ничего я вам не советую, — раздраженно сказала женщина. — Взрослый человек, сами должны решать.
— Вот я и решил.
— Я только одного понять не могу.
Женщина замолчала, прижав пальцы к углам рта и глядя в больничное дело.
— Да?
— Вы говорите, в Москве вас ничего не держит. А что вас вообще тут держит?
— Где?
— Что вас тут держит, в нашей стране? Что вам здесь?
— Как это?
— Родных у вас нет, никого нет. Или сбережений много, боитесь, не вывезете?
— Нет, сбережений немного, — растерянно ответил Соломон Исакович.
— Так чего вам? Смотрите, как ваши все едут.
— Мои?
— Ну, не мои же. Да вы что, с Луны свалились? Не знаете, что ваши уезжают?
Соломон Исакович и в самом деле как с Луны свалился. Нет, конечно, он знал. При всей своей обособленности не мог не знать, не слышать разговоров. И на старой квартире, где это обсуждалось часто и с жаром, со смесью брезгливости и зависти к уезжающим, и на работе, где был даже один или два таких случая, правда, люди ему незнакомые, и где пришлось отсидеть на собраниях, обсуждавших и осуждавших. Знать он знал, но никогда не соотносил этого с собой лично. А в эту минуту так далек был от этой мысли, что с трудом сообразил, о чем говорит женщина.
— Д-да… — выдавил он из себя. — Уезжают…
— Ну? А вы чего же? Вместо того чтобы дурака валять, бассейны строить? Или вам не хочется?
— Мне? — Соломон Исакович подумал. — А вам? Вам хочется?
— Как всегда, вопросом на вопрос! — Женщина вдруг рассмеялась. — Да куда же мне ехать и зачем? Моя жизнь вся здесь!
— И моя…
— Я же здесь у себя дома. Здесь все мои и всё мое. Мне и здесь хорошо.
— А я, значит, не дома? Мне, вы считаете, плохо?
Женщина пожала плечами.
— Это вам виднее. А я — нет, я среди чужих жить ни за что бы не хотела. Да я и говорить, кроме как по-русски, не умею!
— И я тоже.
— Как так? — с некоторым любопытством спросила женщина. — У вас же есть свой язык. Я думала, вы все его знаете.
— Нет… У нас дома все по-русски говорили. Разве что дед с бабкой иногда… Нет, не знаю.
— Ну, все равно. Неужели не хочется пожить на своем месте, среди своих?