—Что, гад, добился? —злорадно осведомился тесть. —Вторую жену вытолкал на мороз? Или какая она там у тебя, может, десятая? Флягин не стал придираться к абсурдной метеорологии и очень приблизительной математике.
— Лена у вас? — порывисто воскликнул он, пытаясь придать голосу интонации радостной тревоги. — Борис Игнатьич! А я терзаюсь — где, что? Представьте, места себе не нахожу…
—Я еще на свадьбе раскусил, что ты за фрукт! —похвастался тесть, игнорируя все флягинские старания.
—Что ж ты так долго молчал, старик! —глубоким взволнованным басом продекламировал Флягин.
—А ты посмейся, посмейся, многоженец! —прохрипел тесть. -Я тебя посмешу! Тунеядец! Я тебе устрою —за сто первый километр… —Он перевел дух и закричал, изливая душу: Тянут пенсию с меня! Ты ее заработай —путом и кровью! В песках Туркестана, в снегах Восточно-Сибирского округа!.. Заработай, а потом тяни!
Ничего нового в этих парадоксах уже не было, а потому Флягин просто убрал трубку от уха и, скучая, уставился на большое настенное зеркало. Зеркало явило ему смуглого
черноволосого красавца с хорошо развитыми грудными мышцами и плоским животом. Отдельные морщины на физиономии, по мнению Флягина, лишь добавляли ему мужественности и шарма. “Нет, Флягин, -сказал он себе. —Женитьба —это ошибка. Хоть вторая, хоть десятая. Неужели красивый и крепкий мужчина, —он кивнул на зеркало, —не нашел бы себе женщину на ночь? Нужно смотреть правде в глаза —нашел бы непременно. Так зачем этот цирк? А затем, что у тебя, Флягин, нет характера, и любой вьет из тебя веревки…” Трубка подозрительно затихла. Флягин поспешно прижал ее к уху.
— А? Не слышу! — закричал далекий тесть. — Что ты мне скажешь?
Флягин откашлялся и сказал наудачу:
— Борис Игнатьич, должен вам признаться, что, в сущности, я человек положительный, патриот и гражданин, интересы семьи для меня священны…
— Ты мне мозги не пудри! — завопил тесть. — Ишь, хлюст! В общем, даю тебе неделю сроку, а там увидишь, что я с тобой сделаю!
Он даже не попрощался. Флягин постоял в раздумьи, гадая, на какой гражданский подвиг выделена ему неделя сроку, но опять зазвонил телефон.
Флягин снял трубку и с ужасом узнал голос своей первой жены.
—Это я, —проговорила она торопливо, явно тяготясь общением. —Я понимаю, тебе, кобелю, не до нас… Но девочки-то в чем виноваты? Они не могут бесконечно ютиться на маминой жилплощади. Ты обещал решить с квартирой… Я устала ждать… мы все устали…
— Как девочки — здоровы? — деловито поинтересовался Флягин.
Жена несколько секунд молчала.
— Ну ты и сволочь, — сказала она безнадежно и отключилась.
Флягин сочувственно посмотрел на поникшее свое отражение.
—Не горюй! —сказал он ему. —К тебе это не относится. Ты молод, красив и устремлен в будущее. И вообще, скоро отключат телефон, и мы будем избавлены от заочных оскорблений. Кто пожелает нанести нам оскорбление —вынужден будет бросать его непосредственно нам в лицо!
Он подозрительно покосился на телефон. Но телефон замолчал окончательно. Флягин быстро оделся, улыбнулся зеркалу и покинул квартиру. Он легким шагом спустился по сумрачной лестнице, ощупью пробрался через сырой и темный подъезд, распахнул входную скрипучую дверь и — ослеп.
Горячее ослепительное утро кочевало над городом. В сверкающем ореоле струй торжественно катились вдоль мостовых поливальные машины. С размякшего асфальта взмывали в воздух голуби, грохоча как петарды. Самый последний домосед гладил, чертыхаясь, рубашку и выбегал на проспект —поливать тротуары, жадно вслушиваясь в бормотанье молодой листвы. Пронзительный воробьиный свист ввинчивался в синеву. Начинался май.
—…в такой день хорошо умереть, —мечтательно сказал Сундуков вместо приветствия. -Но… без этих… скорби и погребения! Превратиться во вспышку света —р-раз и нет тебя! А? — он посмотрел на Флягина прищуренным от солнца глазом. Флягин ничего не ответил, потому что тут же отвлекся на девушку в розовом платье. Тонкая нежная ткань льнула к ее телу как паутина. Мотнув головой, Флягин удовлетворенно сказал:
—Вот черт побери! Смуглая леди… И еще в газетах кричат, что их насилуют! Как же их не насиловать? В таких одеждах…
Сундуков запоздало оглянулся, но девушки, которую хотелось бы изнасиловать, не увидел, и это рассердило его.