— Слушай, Эдька, — пробормотал Сундуков, поддаваясь очарованию заповедной улочки. — Неужели мы когда-то были детьми?
— Меня другое волнует, — ответил, подумав, Флягин. — Неужели когда-то я все-таки стал взрослым?
Комната Витамина, или, официально говоря, Виталия Оплеухина, являла собой плачевное смешение временных пластов. Пузатый бабушкин комод, реликтовая этажерка из китайского бамбука соседствовали с мягкой мебелью из новой Варшавы. Ламповая радиола с огромной, как у рояля, откидной крышкой подмигивала ностальгическим зеленым глазом телевизору “Сони”, похожему на гладкий серый булыжник. Бронзовая трофейная пастушка стыдливо жмурилась на стопке эротических журналов. Разрозненные предметы туалета возникали в самых неожиданных местах. И все это великолепие множилось в потускневшей амальгаме настенного зеркала, за раму которого веером были заткнуты поздравительные открытки со скромными полевыми цветами и гордыми красными звездами. На полу стоял телефон из массивного черного эбонита. Телефон надрывался архаичным трамвайным звоном. Грузный и плешивый Витамин, чертыхаясь, опустился на колени и схватил черную трубку.
— Ну! Оплеухин! — нетерпеливо сообщил он.
На другом конце провода помолчали, а потом проговорили злобно, с растяжкой:
— Гнида, когда десять кусков отдашь?
— Ошиблись номером, — уверенно сказал Витамин.
—Я те ошибусь! —усмехнулся злобный собеседник. —Ты Когану должен, а он нам должен. Так что… — А вы кто такие? — Узнаешь, — пообещали Витамину. — В общем, завтра к тебе пацан зайдет… —Не отдам, —перебил Витамин. —Когану отдам, и то не сразу. А вам —хрен. Это у вас,
может, пацан. А я не пацан - первому встречному куски раздавать… — Отдашь, — сказал злодей. — А не отдашь — пеняй на себя… — И повесил трубку. “Сука Коган, — кисло подумал Витамин. — Подрезал на повороте, гад…” Он посмотрел в окно с такой ненавистью, словно именно там обретался негодяй Коган. Но
за окном были только два старых дерева, сараи и драный соседский кот. “Пеняй на себя! Пеняй на себя! На себя пеняй!..” —Витамин сорвался с места и заметался по комнате, распахивая в раздражении шкафы и разбрасывая вещи. “Переодеться-деньгипозвонить…” —он стянул через голову безразмерную линялую майку и очутился,
полуголый, перед зеркалом. Вид собственного жирного живота потряс его —это была гигантская, студенистая, осминожья плоть. — Мамаша! — заорал Витамин. — Сто раз говорил, умерьте картошку! Ч-черт! Мамаша возникла в дверях немедленно. Это была полная старуха с веселым румянцем на
щеках. — Интересно, — сказала она скептически. — Это какая же еда без картошки? — Я заплыл жиром! — прорычал Витамин, натягивая на плечи голубую рубашку. —Это у тебя от нервов, —проницательно заявила мать. —Ты никак не женишься, не
найдешь себе хорошую девушку —от этого нервы, а от этого полнеют. Я сама всю жизнь на нервах. Тебе нужно жениться!
— Ну что вы плетете! — завопил Витамин, прыгая на одной ноге в попытке надеть брюки. Крики его подействовали на мамашу самым умиротворяющим образом. Она облокотилась пухлым плечом о косяк двери, улыбнулась той улыбкой, от которой у Витамина действительно начинались “нервы”, и, кажется, настроилась на пространную беседу.
Не одолев второй штанины, Витамин обессиленно упал на диван и, хватая ртом воздух, посмотрел на мать злыми глазами.
— Ты послушай меня, — деловито сказала она. — Мать жизнь прожила… — При этих словах Витамин зашипел, как придавленная рогатиной змея, но мать, не моргнув глазом, продолжала: — Каждый человек должен жениться, даже врачи об этом говорят… Но мой сын вместо того, чтобы встречаться с хорошей девушкой, встречается черт знает с кем… Мне не нравятся все эти друзья, которые ходят в наш дом! Потому что это не друзья, а натуральные бандиты! Да-да, не сверкай на меня глазами! Бандиты! Ведь были же у тебя хорошие друзья, помнишь, во дворе у нас —Эдик Флягин, Леша Сундуков… Мерзавцы, конечно, но хорошие ребята…