Сундуков опять вытаращил глаза. Он внезапно вспомнил, зачем, собственно, они пришли к Витамину. —Вот! —заорал он. —Дело! Ну, так посоветуй, какое? В ларек? Казино открыть? Или
“диким гусем” в горячую точку? Слу-у-шайте, а это мысль! —Водка кипела в его крови, глаза горели, он завороженно шептал. —Наемником! Красота —берет на ухо, автомат в лапы, и — по пылающей траве…
— Не заработаешь ни копейки, — безжалостно заявил Флягин. — Почему это? —А как узнают, что Сундуков выехал, тут же оружие побросают и траву потушат. Еще бы
— Сундуков!
—Да нет, —серьезно сказал Витамин. —Наемников шлепают на месте. Выкинь из головы. Дела можно и дома делать… — Ну, например! — ревниво спросил Сундуков. — Занять и не отдавать, например, — предложил Флягин. Витамин вздрогнул, нахмурился и выпил две рюмки подряд. —Подумаешь, дело! —пренебрежительно сказал Флягин. —Много оно тебе принесло
счастья, твое дело? Даже хорошей девушки у тебя нет! Держу пари, у тебя и с потенцией проблемы - угадал? Витамин побагровел, побледнел, уронил набок пустой стакан и угрожающе захрипел: — У кого, у меня?! Да если хочешь знать…
И тут разговор сам собою приобрел направление совершенно противоположное тому, какое первоначально намечалось компаньонами, причем смена курса прошла так гладко, что никто этого и не заметил. Сундуков вообще периодически как бы выпадал из времени, и память его зафиксировала лишь разрозненные эпизоды, яркие, но абсолютно самостоятельные. Например, он почему-то отлично запомнил, как провожал мамашу Оплеухина —тихая улочка, пустая и красивая, декорация, фырчащее такси, и он, целующийся со старушкой, безутешный, не имеющий сил расстаться и, кажется, даже едва не удравший вместе с нею. Затем несомненно кто-то бегал за добавкой, но кто -покрывалось мраком. Однако же добавка была. Потому что в один прекрасный момент веселый Флягин повесил голову и произнес утомленно:
— Да-а, время!..
И Витамин усмехнулся криво и тоже сказал:
— Да-а, время летит!
— Время летит, как сапог, пущенный рукою гвардии бравого лейтенанта! — уточнил Флягин.
И Сундуков, не утерпев, пожаловался, что вот вчера они были как раз юны и прекрасны, зато уж сегодня…
— Переход от молодости к зрелости трагичен и неуловим. Это как обмочиться во сне, -авторитетно разъяснил Флягин.
И все закручинились, поразившись внезапности перехода.
—А, помнишь, мы убегали с уроков на аэродром? Тучи, ковыли, ветер, рев самолетов… Помнишь, как мы тогда философствовали?.. А сейчас я около аэропорта живу и не замечаю ничего.
— М-да… — смущенно пробурчал Флягин, роясь в памяти на букву “А”.
— А я? Не помню. А я где был, — вскричал растревоженный Витамин.
— Ты был подлец. Вот где ты был, — отрезал Флягин.
— А-а… — облегченно сказал Витамин и потянулся за бутылкой.
Но Флягин это движение пресек и, глядя Витамину в глаза, сурово провозгласил:
— Вот ты говоришь — девушки!
Витамин скептически хмыкнул и возобновил попытку. Флягин спокойно отвел его руку и уточнил:
—Ну, хорошо, ты говоришь —любовь! —Он покрутил головой и с горечью повторил: -Любовь!.. Уж я ли не любил! —тут он отвлекся, чтобы хлопнуть Витамина по настырной ладони, и продолжил с прежним пылом: —Да я был переполнен этой любовью, я готов был делиться ею с первым встречным! Я, наверное, даже мочился любовью!
— Да, да! — горячо поддержал его Сундуков. — Со мной то же самое было. Вот, например -кто- то бредет по темной дороге. Все бросаю — бегу смотреть, кто бредет по темной дороге. Я был открыт миру! —Он обвел всех сумрачным взглядом и категорически заявил: -Теперь я закрыт миру!
Флягин презрительно скривил губы и вернулся к своей теме, адресуясь исключительно к Витамину:
—А какая пустая оказалась вещь! —поведал он. —Выяснилось, что девушкам это совершенно не нужно…
—А что, что нужно девушкам?! —с интересом спросил Витамин, добираясь наконец до бутылки.
Разъяснений насчет девушек не последовало, потому что некоторое время рты у всех были заняты, а потом голодный Флягин вдруг заговорил о еде, а Витамин со слезами на глазах признался, что устал от картошки. Попутно он пожаловался, что безобразно толст и потребовал от присутствующих это безжалостно подтвердить. Флягин сказал, что толст, но не безобразно, а Сундуков с академической важностью заявил, что наука не приемлет категорий типа “безобразный”, но вскрывать витаминов труп будет нелегко. А потом вдруг наступила минута веселья —все начали шуметь, безобразничать, говорить чепуху, а Сундуков даже раскрыл тайну места, где пляшут и поют.
— Ого-го! — закричал Витамин и пошел по кухне вприсядку.
— Пальмы! — кричал Сундуков. — Песок! Мулатки с пупками!
— И негры! — кричал Флягин. — Черные! Хреначат в трубы! Р-р-р! Играй, о, джяз-з-банд!
В кухонном окне к этому времени обозначился закат, и все склянки на столе наполнились этим закатом —будто щедрая добавка, багряное старинное вино, пролилась с неба. И все явственнее хрустел под каблуками песок, и все веселее за мангровой рощей наяривала самба, и воздух делался плотным и липким как перезрелый банан, и кубарем катилась на головы тропическая ночь… Их выбросило на спящую улицу, где так мало фонарей и так много теней, и куда-то обязательно надо идти, потому что Флягин, вцепившись в левую руку Сундукова, тянет его за собой, но тут же Витамин держит его за правую и досказывает недосказанное, опаляя дыханьем:
—…ну, ты подумай —объявляю мизер, хотя ясно вижу -ловится дама, ловится! Однако лелею надежду —вдруг лопухнутся коллеги?.. Отнюдь! Они раскрываются —и я в полной заднице! А почему? Потому что люблю риск. Жизнь во мне бурлит, играет горячими токами! Посмотри теперь на себя —млекопитающее окапи! Но ты не унывай, понял?
Главное -держись теперь за меня! Понял? Держись за меня! И, когда они наконец расстались и двинулись в разные стороны, Витамин еще не раз вдруг останавливался посреди мостовой, окликал Сундукова и, многозначительно салютуя сцепленными над головой руками, настойчиво вопил издалека: — Сундук! Держись за меня! Понял?
Поход на улицу детства закончился для Сундукова жутким домашним скандалом и небольшим воспалением брови. Уже с понедельника Сундуков начал новую жизнь. Узнав об этом, Гущин свалил на него большую часть работы. “Арбайт махт фрайт”, —цинично сказал он. И еще Сундукова вызвали в школу. Он туда не пошел, но тревожно затосковал и решительно выбросил из головы печальное воскресенье. Как лишний груз. В пятницу утром, когда он трудился за секционным столом, бочком подкатилась Таисия и сообщила, что его спрашивают.
— Кто еще — недовольно поинтересовался Сундуков.
—А я знаю? —сказала Таисия. —Человек какой-то. —И, неодобрительно помолчав, уточнила сурово: — Стрелец.
— То есть? — опешил Сундуков.
—То и есть, —насупившись, отчеканила удивительная старуха. —Стрелец и Армагеддон. Сундуков, вздохнув, отложил инструменты.
— Лечиться бы тебе, Таисия, — посоветовал он.
— И-и… Лечиться! Лечиться ныне — что беса тешить, - убежденно сказала санитарка и, кивнув на распластанные по цинковым столам тела, пренебрежительно добавила: — Вон они - леченые…
На крыльце морга Сундукова поджидал Флягин.
— Ну и воняет тут у вас! — заметил он, боязливо протягивая руку.
Любопытствующая Таисия оскорбленно сверкнула бельмом из темноты помещения и захлопнула приоткрытую дверь. Флягин поежился.
— Ничего, — сумрачно пообещал Сундуков. — Ты тоже будешь вонять — дай бог! — Отчегото на душе у него сделалось муторно, и под наклейкой на левой брови задергалась маленькая настырная боль. Флягин, которому возле морга было неуютно, предложил пройтись.
— У меня дела, — предупредил Сундуков.
— Да я ненадолго, — успокоил Флягин. — Договоримся насчет завтра и все.
Они пошли по асфальтовой дорожке вдоль больничных корпусов: Сундуков -ссутулившись и опустив руки в карманы халата, а Флягин —насвистывая и с интересом поглядывая по сторонам.