Эсперанса сосредоточенно сдвинула брови. Слова Луз ее огорчили.
– Дитя мое, – проговорила она, слегка запинаясь. – Ты так многого не знаешь о Марипосе…
– Я знаю, что она была красавицей.
– Да, – задумчиво бросила Эсперанса и выгнула бровь, словно в этот момент представила себе свою красавицу дочь. – Она действительно была очень хороша собой.
– А я на нее похожа? Хоть чуть-чуть? – В голосе Луз против ее воли прорвались нотки мольбы.
Эсперанса молчала. Луз почувствовала, как ее горячий взгляд заскользил по ее лицу, отыскивая следы фамильного сходства. Дорогая бабушка! Как же она переживает за свою внучку! Ей явно невыносима сама мысль, что девочка не принимает свои корни и совсем не говорит по-испански…
– Черты лица у вас разные. Но у тебя такая же красивая кожа, как у нее. Гладкая, бархатистая и такая же нежная. Марипоса выше тебя и такая тоненькая – ну вот-вот ветер подхватит и унесет… И иногда такое случалось. – Горькая улыбка тронула ее губы. – Мы с тобой, ты и я, мы из другого теста. Мы более прочные, что ли…
Луз внутренне сжалась. «Более прочные» на бабушкином языке означало более крепкие, жилистые, выносливые. Ах, совсем не такие комплименты хочется услышать девушке!
Но Луз и впрямь не отличалась субтильностью: красивая полная грудь, упругие бедра. Таких подружки обычно называют пышками. А вот Салли находит ее формы весьма соблазнительными.
Эсперанса не упустила заметить выражение лица внучки и, поцокав, погладила ее по голове:
– Прости, я не то имела в виду. Конечно же, я хотела сказать «сильные», а не «прочные». Мой английский иногда подводит меня. И ты действительно у меня сильная! Обеими ногами крепко стоишь на земле. А твоя мать… – Эсперанса замолчала, и взгляд ее снова стал озабоченным, напряженным. – Она все время витала в облаках и опиралась только на воздух.
Луз бросила на бабушку удивленный взгляд. Бабушка всегда говорила о своей покойной дочери словно о какой-нибудь сказочной принцессе, употребляя только превосходные степени для описания всех ее несравненных качеств. И вдруг критическое замечание в адрес Марипосы! Это что-то новенькое…
– Может, это и лучше, – неожиданно возразила Луз. – Так жить интереснее и веселее.
– Не думаю, – не согласилась с ней Эсперанса и устало наклонила голову. – Но то, что проблем больше, это верно. Бедная моя девочка! Глупышка! За все свои немногие радости в жизни она заплатила такую неимоверно высокую цену. Марипоса была таким воздушным созданием… словно бабочка. Я ведь и назвала ее в честь бабочки[1]. Но вот чтобы поймать ее и пришпилить на булавку – это едва ли. У нее был особый дар – умение ускользать.
Неожиданно Эсперанса ссутулилась и бросила обреченно:
– Это ее и погубило в конце концов.
Луз откинула со лба прядь волос, обдумывая последние слова бабушки и боясь пропустить в них какой-то скрытый смысл. Она коротко взглянула на Эсперансу. Все же выглядит она очень неважно, хотя храбрится: черты лица заострились, нездоровая бледность. Невооруженным глазом видно, как она ослабела. Словно какое-то новое горе внезапно обрушилось на нее и заставило так ссутулиться. И эти горькие слова, вдруг вырвавшиеся у нее… С каким отчаянием она вдруг заговорила о своей покойной дочери. Никогда ранее Луз не слышала от бабушки таких слов.
– Скажу прямо, – продолжила Эсперанса. – Это моя вина. Не надо было мне разрешать ей поступать в университет!
– Почему нет? – с внезапным негодованием воскликнула Луз. Ради своей учебы в колледже она была готова на все.
– К чему красивой девушке забивать себе голову учебой? Вот осталась бы дома, вышла бы замуж за хорошего человека… И у нее была бы совсем другая жизнь. Быть может, она была бы… – Эсперанса оборвала себя и тяжело вздохнула: – Но ее отец был образованным человеком. Он-то и настоял, чтобы она училась.
Луз множество раз слышала эту историю и назубок знала, что будет потом. Эсперансу не устраивала сама идея отправить красавицу дочь учиться в университет. Да еще единственную дочь от второго брака. К тому же вдали от дома. Сама она с юности владела как испанским, так и английским, но для нее эти навыки были необходимы. Они ей были нужны для работы, а не для гордости. Вообще-то женщине, по ее представлениям, надлежало заниматься совсем другими вещами. Женщина должна уметь готовить, шить, копаться на грядках. И, увы, самые худшие опасения Эсперансы оправдались. Марипоса не проучилась в университете и года – сбежала с каким-то студентом из Германии в Штаты. Она так и не привезла молодого человека домой, чтобы показать родителям.