Она постоянно суетилась вокруг Молли. И Кена больше всего тревожили мысли о том, что будет с дочерью, если Хелен после развода переберется к Картерам. На свое четырнадцатилетие Молли получила от Маргарет в подарок кипу детской одежды размером на девочку разве что лет десяти. Старой леди хотелось, чтобы Молли носила в волосах банты, бурно протестовала, стоило той слегка подкрасить губы, и высмеяла Молли, когда она, краснея, призналась в своем желании иметь лифчики. Услышав, как Молли просит мать подкупить ей гигиенических пакетов, обескураженная Маргарет воскликнула:
– Неужели, детка, у тебя уже начались месячные? Это ужасно, ты же еще совсем ребенок!
Вскоре после приезда в Буффало Кен повидался со своими финансовыми советниками и с Берни Андерсоном. Выяснилось, что выгодно проданы права на дочерние предприятия «Марфэба», и вместе с ежегодными поступлениями от компании, купившей «Марфэб», дивидендами с акций, гонорарами за консультации фирме годовой доход Кена составил около ста тысяч долларов. Кен согласился вступить в дело, но сказал, что активно подключиться к работе сможет лишь после того, как уладит кое-какие личные проблемы. Берни не стал уточнять, какие именно; он знал Хелен уже давно. Следующую встречу они назначили ориентировочно на середину зимы в Париже.
Узнав, что дела у Кена идут в гору, а не наоборот, как она боялась, Хелен спросила:
– Скажи, Кен, раз нам так повезло, не могли бы мы сделать что-нибудь для мамы с папой?
– Например?
– Я хочу купить им новый дом. Я знаю, это дорого, но если мы действительно так богаты…
– Конечно, – ответил Кен и про себя, усмехнувшись, подумал: покупка дома для Картеров может смягчить горечь надвигающегося развода. Эта мысль немного притупляла угрызения совести.
В процессе поисков дома еще более отчетливо проявился характер Картеров. Маргарет, не стесняясь, объявила агентам по продаже недвижимости, что не желает соседства с евреями и свой дом тоже ни за какие деньги не продаст евреям, поскольку не хочет предавать бывших соседей и друзей.
– Не видать бы вам нового дома, если бы не еврей, – не удержался Кен. – Мой компаньон как раз еврей, а идея организовать собственное дело принадлежит ему.
– О, я знаю, они очень ловкие дельцы, – ответила Маргарет.
– В данном случае это совсем не так. А все-таки, продали бы вы свой дом Берни?
– Не сомневаюсь, он прекрасный человек, но ведь дай просочиться одному, спасу от них не будет. Это нечестно по отношению к нашим соседям.
– Пожалуйста, не спорь с мамой, – вмешалась Хелен.
По мере продолжения поисков Кен выяснил, что Маргарет не желает жить по соседству не только с евреями, но и с католиками. И, уж конечно, никаких поляков и итальянцев, которые за последнее время так разбогатели, что их дома не отличить от прочих: тут надо быть особенно осторожным. Само собой разумеется, следует избегать негров, которые, как доложил агент, проникают в старые районы города. Никаких школ поблизости: дети, беготня – слишком шумно.
– Итак, – однажды вечером сказал жене Кен, – мы ищем место, где рядом нет евреев, поляков, итальянцев, негров, детей, католиков. Правильно?
– Не придирайся, – попросила Хелен.
– Я только хочу внести полную ясность. Знаешь, когда я был маленьким, нас, шведов, в Небраске не очень жаловали. Вы здесь тоже против шведов?
– Конечно нет. Что с тобой, Кен? Ты никогда не был таким злым!
Наконец дом был найден. Он располагался на бедной пригородной улице и представлял собой – вместе с участком – нечто вроде большого калифорнийского ранчо. Этот самый большой и самый дорогой дом в округе смотрелся столь нелепо на фоне остальных, что никто не хотел его покупать и посреднику пришлось сбавить цену с шестидесяти до сорока тысяч долларов.
– Это как раз то, что надо! – воскликнула Маргарет.
Как-то на рассвете на следующий день после того, как был найден дом «что надо», Молли выбралась из спальни и прокралась из комнаты матери вниз, в гостиную, где спал отец. Как была в ночной рубашке и кимоно, она присела на диван у него в ногах. Он открыл глаза и улыбнулся.
– Я не хотела тебя будить, – сказала она.
– Я уже не спал. Хочешь под одеяло?
– Да.
– Тебе приснился страшный сон? – спросил он, когда она улеглась рядом.
– Нет, просто захотелось к тебе.
Они обнялись, как бывало, когда она, увидев во сне что-нибудь страшное, ночью прибегала к нему. С младенчества Молли была удивительно теплым и нежным ребенком. Однажды, когда ей было семь, обвив его ручонками за шею и глядя на него полными обожания глазами, она попросила его жениться на ней. Сейчас, совершенно не осознавая себя женщиной, она прижалась к нему, ерзая и слегка посапывая от удовольствия и нисколько не смущаясь при этом, потому что несмотря на проснувшуюся чувственность была невинна. Прикоснувшись губами к ее волосам, он спросил:
– Рада, что мы вернулись в Буффало?
– Не очень.
– Почему?
Она сморщила нос и ответила:
– Слишком унылая картина. Я люблю горы и море.
– Я тоже.
– Поедем на остров в будущем году?
– Надеюсь.
– Лето было забавное, – сказала она.
– Тебе понравилось?
– Мне не понравилась яхта.
– А остров?
– Остров – да, – ответила она, но в ее больших глазах мелькнула тревога. – Пап, мы можем поговорить? Я имею в виду, как раньше, серьезно.
– Конечно.
– Ну так вот: Джонни Хантер меня поцеловал, и я тоже его поцеловала. Ты считаешь, я не должна была этого делать?
– Он тебе нравится?
– Вроде, да.
– Тогда, думаю, ты правильно сделала. Но слишком увлекаться такими вещами не следует, тебе еще рановато.
– Он не пытался сделать ничего плохого. В последний день перед отъездом, до того, как мы спустились в яхту, он попросил меня с ним прогуляться. Все время повторял, что я умная девочка, и вдруг поцеловал меня вот сюда, – Молли тронула тоненьким пальчиком губы. Кен улыбнулся.
– Потом он извинился, но смотрел на меня с таким, не знаю, отчаяньем, что ли, ну я и поцеловала его в ответ.
– Я рад, что ты так поступила, – сказал Кен.
– А потом он спросил, не могли бы мы зимой переписываться. Если позволяет ледовая обстановка, им на остров почту доставляют раз в неделю. Он спросил, буду ли писать ему, а я согласилась.
– Ну и правильно.
– Как ты думаешь, мама не будет против?
– Не вижу причин.
Молли вздохнула и потянулась.
– Здорово! Я тебя люблю, пап. А теперь я лучше пойду наверх, не то бабушка меня убьет.
– За что?
– Прежде чем выхожу из комнаты, нужно убирать постель; у нее так заведено, будто это заповедь из библии или еще откуда-нибудь. Кроме того, мама сказала, бабушка очень огорчается, когда ее не слушаются.
– Какой кошмар! – ответил Кен, сделав свирепые глаза. – Выходит, лучше слушаться.
Молли скорчила гримасу и выпрыгнула из кровати. Уже сверху послышался ее приглушенный смех.
Кен лежал, глядя в окно на ровный загородный пейзаж. «Что ожидает Молли, – думал он, – если оставить ее здесь с этими двумя женщинами? Они ее выхолостят так же, как выхолащивают кошек, и к двадцати годам она станет такой же, как они». Кен сжал кулак и стукнул им о ладонь.
На следующий день Кен заболел: сильная простуда, перешедшая в бронхит. Он лежал мрачный на диване, поджав под себя ноги и кашляя. В том году зима наступила рано даже для Буффало, и в середине сентября пошел снег. Кену хотелось знать, идет ли снег на Пайн-Айленде и как там сейчас Сильвия. Он представлял себе, как она в ожидании обещанного письма волнуясь стоит возле Барта, пока тот разбирает почту.
Бронхит не проходил, и Маргарет не нравилось, что диван целыми днями не сложен. «Это ужасно, – говорила она, – но ни женщинам, ни девушке нельзя спать в гостиной, потому что на окнах нет ставней, и кто угодно может заглянуть». Старик Брюс предлагал для больного свою спальню, но в нее можно было попасть только через комнату Маргарет, и Кен отказался. Молли подставила к дивану кресло и положила на него подушку, чтобы он мог вытянуть ноги.