– Наверное, ты мог бы лечь в больницу, – с надеждой предложила Маргарет. – С таким кашлем…
– Я не лягу в больницу, – взревел Кен.
– Но нам с мамой надо начинать укладываться, готовиться к переезду, – объяснила Хелен. – Мы будем очень заняты…
– Вы занимайтесь вещами, – заявила Молли. – О папе позабочусь я.
Два дня подряд Молли составляла подробный график его температуры, которая колебалась от нормальной до сорока, давала лекарства строго по предписанию врача. Приносила книги из библиотеки; к его удивлению, именно те, что его интересовали.
– Откуда ты знала, что мне это понравится? – спросил он, держа в руках новый роман, отзыв о котором недавно вырезал из газеты и положил в бумажник.
Молли была довольна.
– Просто догадалась, – ответила она.
На третий день Молли сама свалилась с ангиной и лежала у себя наверху. Маргарет и Хелен, занятые заворачиванием бесконечных чашек в бумагу, которые они укладывали в коробки со стружкой, проявляли явные признаки раздражения.
– Не знаю, что и делать, – причитала Маргарет. – Держать здесь двух больных антисанитарно. В самом деле, Кен, глупо отказываться от больницы.
– Я уже могу вставать, – ответил Кен. – Теперь я сам буду сиделкой.
В тот же день Кен встал. Когда он читал Молли книжку, сидя в ногах ее постели, в комнату вошла Хелен.
– Тебе письмо, Молли, – она протянула квадратный конверт кремового цвета.
Молли молча его распечатала. Хелен не уходила, наблюдая за дочерью.
– Пойдем, Хелен, я принесу тебе еще коробок, – позвал Кен.
На лестнице Хелен сказала:
– Это письмо от Джона Хантера.
– Да!?
– Полагаешь, в ее возрасте нормально получать письма от мальчиков?
– Почему бы и нет?
– Мама считает, что это неправильно.
– Иногда мне хочется скатать из твоей мамочки шарик и заткнуть им ее же собственную глотку!
– Тише, Кен! У нас маленький дом!
В этот момент Маргарет с усталым видом вышла из кухни. В ее седых волосах застряли стружки. Губы были плотно сжаты. Кен отправился в подвал, где хранились коробки из-под посуды, вынес одну. Подходя к гостиной, он услышал голос Маргарет:
– В любом случае я с ней поговорю, дорогая, этого нельзя так оставлять.
– С кем вы поговорите? – взорвался Кен, швыряя коробку на пол.
Маргарет провела рукой по волосам.
– Это мы с мамой о своем, милый, – сказала Хелен.
– Вы говорили о письме, которое получила Молли?
– Это наше личное дело, – ответила Хелен.
– Как угодно, но я требую, чтобы ребенку не было сказано ни слова!
Хелен приняла обиженный вид, задрав по привычке подбородок и прикрыв глаза.
– Не груби маме!
– И не думал. Я только требую того, что касается воспитания моей дочери!
– Она и моя дочь!
– Конечно. Поэтому решать что-то, связанное с ней, мы будем вместе!
Маргарет взяла со стола очередную чашку и проговорила:
– Я желаю девочке только добра.
– Извините, мама, – ответил Кен, – но это наше дело.
– С мальчиками и девочками в этом возрасте всегда случаются неприятности, – продолжала Маргарет. – Почитайте газеты.
– К Молли это не имеет никакого отношения!
– Я не настаиваю. Но в свое время Брюс доверял мне воспитывать Хелен.
– В разных семьях бывает по-разному, – взяв себя в руки, сказал Кен. – Теперь, если позволите, я отнесу Молли молока, а потом вздремну.
По дороге его осенила идея. Когда он вошел, Молли читала; письма видно не было, и он не стал о нем спрашивать. Молли улыбнулась и тоже промолчала.
– Ты смогла бы сейчас выдержать перелет в самолете, моя хорошая? – спросил Кен.
– Конечно! Куда летим?
– Я тут подумал: неплохо бы отправиться во Флориду и как следует прогреться – нам с тобой вдвоем.
Глаза девочки широко раскрылись от удивления.
– Это было бы чудесно!
– С мамой я еще не говорил, но мы это уладим.
Он спустился в гостиную, решив как следует подготовить сцену для предстоящей беседы. Быстро разобрал диван. Снял брюки и, как он полагал, очень живописно повесил их на дверную ручку. Рубашку бросил па спинку стула в стиле XVIII века, а на подоконнике, где на обозрение прохожих выставили лучшие чашки Маргарет, пристроил ботинки и носки. Растянувшись на диване в нижнем белье и натянув одеяло до пояса, он с удовольствием осмотрел произведенный им беспорядок.
– Хелен, – позвал он. – Можно тебя на минутку?
– Ты сам не можешь подойти? – спросила Хелен.
Завернувшись в одеяло так, чтобы снизу торчали волосатые ноги, он направился в столовую.
– Я, кажется, снова заболеваю, – произнес он, старательно кашляя, и, взяв со стола чашку, добавил – Сюда можно сплюнуть?
– Нет! – в один голос, ужаснувшись, воскликнули женщины.
– Куда же прикажете мне сплевывать?
– Я тебе дам бумажных салфеток и пакет, – сказала Хелен. – Тебе правда так плохо?
– Ужасная слабость. Пойду в гостиную, прилягу. Вернувшись, Хелен застала его на диване с нелепо торчащими из-под одеяла голыми ногами. Получив пакет и пачку салфеток «Клинекс», он принялся усиленно сморкаться и харкать.
– Мне придется некоторое время полежать в постели, – начал он. – Пару недель.
– Жаль, что ты нездоров, – проговорила Хелен, обводя взглядом комнату.
– Может, мне лучше поехать во Флориду? – продолжал Кен. – У Молли тоже ангина не проходит, нам с ней будет полезно прогреться на солнце.
– Я не могу сейчас ехать! Мне надо помочь маме с переездом.
– Понимаю, – посочувствовал Кен. – Как не помочь? Приедешь к нам позже.
– Ну…
– Здесь нам болеть не годится.
– Конечно. А кто будет за вами ухаживать?
– Мы сами позаботимся друг о друге и на солнце быстро поправимся.
Только тут взгляд Хелен упал на подоконник.
– Если ты уверен, что вы в состоянии лететь, прекрасно.
– Мы летим сегодня же вечером.
Через шесть часов они были уже в воздухе, и Молли, впервые в жизни летевшая на самолете, крепко держала отца за руку. Внизу, словно море драгоценностей, светился Буффало.
– Здорово, – проговорила Молли.
Глава 10
Ненастным октябрьским днем шхуна «Мэри Энн» входила в залив Пайн-Айленда, чтобы доставить почту. На краю старого шаткого причала стоял в ожидании крепкий темноволосый мальчик, Джон Хантер, одетый в перешитые из маминых потертые лыжные брюки и тяжелый морской плащ Барта времен войны. Пока шхуна, преодолевая волны, пробиралась по заливу, Джон на причале боролся с ураганным ветром. Когда старое судно, ведомое капитаном Хербом Эндрюсом, поравнялось с причалом, Клод, брат капитана, передавая Джону полупустой мешок с почтой, крикнул:
– Эй, Джонни! Что случилось с Хаспером?
– Я сказал ему, что сам получу почту.
– У тебя, должно быть, появилась девушка! Или заказал что-нибудь по каталогу?
Джон усмехнулся.
– По каталогу, – отозвался он и, не дожидаясь, пока отойдет шхуна, побежал наверх.
Снег уже покрыл остров, голые ветви деревьев раскачивались и шумели на ветру. Джон поднялся в маленькую комнату над гаражом, служившую его отцу кабинетом. Бледный, одетый в старую лейтенантскую форму, Барт сидел у себя и читал. Зимой и осенью он стал носить свою военную форму, объяснив, что выряжаться здесь не перед кем, а гноить хорошую теплую одежду стыдно. Как обычно, он был слегка пьян. Сразу после полудня Барт начинал со стоящей на льду бутылки калифорнийского пива. В пять наступал час коктейлей, главным образом мартини, и продолжался до семи. В половине девятого он приступал к виски и пил до часа ночи, пока не засыпал. Он не считал себя законченным алкоголиком и часто делился своими соображениями на этот счет с Сильвией. Чтобы он ругался или заплетающимся языком говорил нечто невразумительное, случалось редко. Как правило, он умело дозировал выпивку, ухитряясь целыми днями поддерживать себя в состоянии притупленного благодушия. Когда сын принес почту, безмятежная улыбка уже играла на его лице.