«Несмотря на хорошие отметки в школе и медаль за сочинение стихов, Молли на самом деле – глупая девочка, – думала Маргарет; она так долго не могла понять, какие практические преимущества дает имя Картер по сравнению с Джоргенсон. Девочка настаивала на „сохранении своей индивидуальности", странная фраза, Господи; вычитала ее в какой-нибудь книжке». Пришлось подробно объяснять ей, какой порочный человек Кен, прежде чем удалось убедить ее. Пришлось повторять все сплетни, известные Хелен и Маргарет о Кене и Сильвии, со всеми детальными выводами, которые из этого следовали.
Прочитав последнее письмо от сына этой женщины – вот уж действительно, можно подумать, что Хантеры соблазнят лишь одно поколение и на этом успокоятся, – Маргарет пошла в гостиную, где Хелен чистила серебро. Они быстро согласились, что наступило время прекращать переписку.
Когда Молли, отправив письмо, вернулась домой, в гостиной она наткнулась на мать и бабушку.
– Кисонька, ты получила новое письмо от Джона Хантера? – начала Маргарет напрямую.
– Да… – удивилась Молли.
– Знаешь ли, нас с мамой это очень беспокоит.
– Почему?
– Видишь ли, дорогая, он хороший мальчик, но мы не можем забывать, что представляют собой его мать и отец, ты знаешь: пьянство и все такое. Мама рассказывала, что в то лето все говорили об этом на острове. Про него говорили, он пьет как бочка, ну совершенно как бочка.
– Какое отношение это имеет к Джону?
– Существует такая вещь, как плохая наследственность, дорогая, – печально сказала Хелен. – Знаю, с этим трудно смириться, но это научный факт.
– В Джоне нет ничего плохого!
– Нет, дорогая, пока возможно, это не проявилось, но проявится. Так или иначе, нехорошо, когда девочка в твоем возрасте переписывается с мальчиком. Это неправильно.
– Мне все равно.
– Пока – да, но это уже начинает отражаться на тебе, дорогая, – заметила Хелен. – Летом ты ни с кем здесь не познакомилась. Соседка Пегги Толберт сказала, что ее Энн очень обижается.
– Мне не нравится Энн Толберт.
– Почему?
– Она ходит в Клубы любителей.
– Что же тут плохого, дорогая? Только невинная забава.
– Подобным занимаются одни дураки, – сказала Молли.
– Мы отвлекаемся от темы. Я хочу, чтобы ты поняла: переписка должна прекратиться. Ты можешь написать ему в последний раз и сообщить об этом.
– Нет, – возразила Молли.
– Не груби, девочка, – вмешалась Маргарет. – Ты должна уважать свою маму.
– Ты можешь и не писать ему об этом, если не хочешь, – заметила Хелен, – но ты должна прекратить отвечать на его письма. Может, так даже лучше.
– Нет, – сказала Молли.
– Ты отказываешься нас слушать, дорогая? – спросила Хелен, при этом глаза ее сузились.
– В переписке нет ничего плохого!
– Может, в его письмах и нет ничего плохого, – сказала Маргарет, – но если внимательно посмотреть на последнее, то между строк…
Поняв, что проговорилась, Маргарет замолчала, испытывая при этом скорее досаду, чем смущение. Глаза Молли сверкнули.
– Вы читали письма?
– Это наш долг, дорогая, – заявила Хелен. – Девочка в твоем возрасте…
Молли повернулась и убежала к себе в комнату, заперев за собой дверь. Красная до корней волос, она вынула коробку с письмами и перечитала все до одного, желая убедиться, что там не было ничего такого, чего не должны были бы знать мать и бабушка. Нет, она только воображала, будто это любовные письма, но все равно Молли продолжала краснеть от стыда. Она тщательно разорвала письма на мелкие кусочки, пошла в ванную и спустила их в унитаз. «Теперь никогда не буду хранить писем», – подумала она.
Почти час Молли пролежала на кровати, глядя в свежевыбеленный потолок. Потом взяла почтовую бумагу и положила ее на томик стихов.
«Дорогой Джон! – писала она. – Мама считает, что мы не должны переписываться, поэтому до моего возвращения в школу пиши мне лучше до востребования, а я буду ходить за письмами на почту. Иначе каждый раз, когда будет приходить письмо, не избежать дурацкого шума».
Она хотела закончить на этом, однако, тонкая авторучка в руке и белая бумага манили продолжить. В голове пронесся рой мыслей, и рука как бы сама по себе написала:
«Я ненавижу свою мать, ненавижу отца, ненавижу бабушку и дедушку. Ненавижу их всех, всех до одного, и твою мать я тоже ненавижу. Все они отвратительные, нечестные люди, и я хочу, чтобы они умерли. Пиши мне, если хочешь, а я буду писать тебе».
Она подписалась «искренне твоя, Молли» и, зная, что разорвет письмо, если станет перечитывать, быстренько засунула его в конверт. Когда она надписывала адрес, руки у нее дрожали. Проходя через гостиную, она обратилась к Маргарет:
– Я написала ему. Писем больше не будет.
– Хорошо, милая, – сказала Маргарет. – Я знала, что ты разумная девочка.
Молли пробежала по улице к почтовому ящику, и, опустив письмо, с вызовом громко захлопнула металлическую крышку, закрывавшую в ящике щель.
Глава 18
Вскоре дело о разводе Кена и Хелен было заслушано в суде штата Флорида, но развод Сильвии и Барта состоялся лишь в конце года. И Сильвия, и Кен получили право приглашать к себе детей на один месяц раз в году, но это была мнимая победа, поскольку Джон перестал отвечать на письма Сильвии, Молли тоже больше не писала отцу. Получив извещение от адвоката Хелен, что Молли изменила свою фамилию, Кен чуть ли не впервые в жизни напился, а Сильвия плакала. Они договорились, что оба продолжат писать своим детям, даже если не будут получать ответов; так они и поступали, отправляя по письму каждую неделю, хотя сочинять их стало трудно. Они уже так долго не виделись со своими детьми, что переписывались с ними как с посторонними. «Дети так быстро растут», – печально говорила Сильвия. Она уже не знала, какие книжки посылать Джону ко дню рождения, а Кен перестал посылать Молли одежду, зная, что у нее изменились размеры, все равно магазин на Пятой авеню, где они с Сильвией выбирали для Молли платья, возвращал его чеки, потому что вещи возвращали в магазин, а получатель отказывался от каких-либо переделок одежды или замены на другой размер.
– Что ж, – мрачно говорила Сильвия, – нам не следовало ожидать что все это будет легко; так не бывает.
Она все глубже погружалась в дебри морали, ее стала преследовать мысль, что за грехи надо платить сполна. ОН – справедливый Бог и суровый Бог, как сказано в Библии, и каждый, у кого хватает ума оглядеться, найдет вокруг себя достаточно тому доказательств.
– Скоро наша свадьба, – сказал как-то Кен. – Давай забудем о разводах, а если надо, забудем и о детях. У нас своя жизнь впереди, мужчине и женщине надо быть круглыми дураками, чтобы отказываться от счастья, путь к которому лежал через такие чертовы мучения.
– Нет, Кен, – устало проговорила она. – Мы не можем быть рационалистами. Кто угодно, но не мы с тобой. Ни ты, ни я не можем быть по-настоящему счастливы, зная, что нашим детям плохо. Где-то это даже смешно. Когда дети родились, их счастье находилось в наших руках, но по той или иной причине у нас что-то не получилось. Сейчас я не могу избавиться от ощущения, что мы поменялись ролями, и наше счастье каким-то образом очутилось у них в руках. Мы с тобой не сможем жить спокойно до тех пор, пока в один прекрасный день не убедимся, что с детьми все в порядке.
– Но это потребует времени! – ответил Кен. – А пока мы должны брать от жизни все, что она нам дает!
После свадьбы, на которую ни Молли, ни Джон не приехали, Кен, Сильвия и Карла поехали во Францию, где у Кена были дела с Берни Андерсоном. «Год-два за границей пойдет всем на пользу, – сказал он, – а к тому времени, как мы вернемся, дети станут достаточно взрослыми и будут вести себя иначе». Сильвия уезжала с плохим настроением, потому что теряла источник информации о Джоне; вдруг он серьезно заболеет, а она не узнает об этом и не сможет вовремя приехать? Она не сомневалась, что он захочет ее увидеть, если что-нибудь случится. Ей снились кошмары – что он умирает и зовет ее. Перед отплытием мрачное предчувствие беды настолько обострилось, что она позвонила в Колчестерскую академию – слава Богу, с ним все в порядке. Кен тоже беспокоился из-за отсутствия новостей от дочери и, повинуясь внезапному импульсу, написал мистеру Колфилду и мисс Саммерфилд, директрисе школы Брайервуд Мэнор, попросив подписать его на все школьные газеты, ежегодники, литературные журналы, короче, на все публикации, где могут встретиться имена или фотографии Молли и Джона. Вскоре после того, как они поселились в своей парижской квартире, пришла целая пачка этих материалов, и ежемесячно приходили все новые. Из газеты «Стрелка Колчестерской академии» они, к своему удивлению, узнали, что Джон, учившийся в этой школе уже второй год, вступил в сборную команду школы по боксу, а также играл и пел в школьном оркестре! «Послушай, Бинг, послушай, Фрэнк, давай станцуем!» – цитировал его местный обозреватель светской хроники; он даже попал в список лучших учеников с высшими баллами. В школьной газете Молли ее имя упоминалось не слишком часто, однако через три месяца после приезда Кена и Сильвии во Францию «Брайервудское литературное обозрение» поместило небольшое стихотворение Молли Картер. Прочитав его, Кен был поражен: