«Что за идиотская торжественность, – думал он, – я начинаю изъясняться, как член правления Христианской ассоциации молодежи; как разрастаются слова, когда за ними не стоит правда! „Экономическая способность родителей является непременным условием любви", вот уж действительно!
Бедная Молли; после всех испытаний, выпавших на ее долю из-за меня и Хелен, я еще хочу, чтобы она была идеально благоразумной. „Укроти свои чувства, не голодай так по любви – вот что я хочу ей сказать, – жди ее терпеливо, жди, пока наступит подходящий момент"».
«Это моя дочь, – думал он, – в этом-то вся и беда; она – моя дочь, и, видит Бог, она уже наблюдала в своей жизни любовь горячую и любовь холодную. Отец не имеет права приходить в ужас оттого, что видит в дочери свое собственное отражение. Я, великий моралист, такого терпения в молодости не проявлял; нет, той ночью с Сильвией под соснами я не читал лекций о нравственности, не призывал к добродетели и никогда об этом не жалел».
«Не становись похожей на меня», – вот что я скажу ей на самом деле, – думал он. – «И не будь такой, как Хелен, не надо уподобляться и Сильвии, такой, какой она была в твоем возрасте; не замыкайся в себе, но и не отдавайся своим чувствам целиком; ты просто жди, в юности лучше на время заморозить свои чувства». А я почти уже забыл и свое одиночество, и голод, и нетерпение, и впустую растраченные чувства, но это хорошо: если бы я помнил это слишком отчетливо, то не смог бы дать отеческого совета».
– Кен, – спросила Сильвия, – ты еще не спишь?
– Нет.
– О чем ты думаешь?
– Пытаюсь представить себе, что мы скажем детям.
– Если бы я могла поговорить с Джоном! Но я не могу, – вздохнула она. – В его глазах я буду выглядеть законченной лицемеркой.
– Наверное, Молли подумает обо мне то же самое. Одному Богу известно, что ей наговорила про нас Хелен.
Наконец Кен погрузился в тревожный сон. Проснувшись в девять, он быстро оделся и спустился к завтраку. Ни Молли, ни Джон еще не вставали. В одиннадцать Кен поднялся наверх и с неожиданной для себя робостью постучал в дверь Молли.
– Кто там? – резко спросила она.
– Это я, – пробасил Кен. – Если ты не спишь, я хотел бы поговорить с тобой пару минут.
– Входи, – сдавленно произнесла Молли.
Он открыл дверь. Молли полусидела в кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Кену сразу стало ясно: она знала, о чем пришел он говорить; в ее глазах одновременно светился и страх и вызов. Он присел у нее в ногах.
– Чего ты хочешь? – спросила она. Под ее пристальным взглядом, устремленным на него в упор, он на какое-то мгновение почувствовал себя скованным.
– Я просто хотел немного тебя предостеречь… – начал он.
– От чего?
– Вы с Джонни…
– Я люблю его, – промолвила она почти шепотом. Он не дал себе времени подумать, слова вылетели как бы сами по себе.
– Тебе слишком мало лет! – выпалил он. – Ты должна быть благоразумной!
Кен вовсе не хотел, чтобы в его голосе был слышен гнев. Он увидел, как меняется ее лицо; она словно надела маску, и внезапно, придя в отчаяние, он понял, что доверия между ними больше не будет.
– Мы будем благоразумны, – произнесла она бесстрастным ироническим тоном.
– Я имею в виду… – начал он снова, но сейчас уже не знал, что же имеет в виду на самом деле. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
– Я просто хотел помочь, – произнес он наконец. – Мне тяжело видеть, как ты сама на себя накликаешь беду.
– Я знаю, – опустив глаза, согласилась Молли. – Если не возражаешь, мне нужно одеться.
– Хорошо, – угрюмо сказал он. Он неловко поднялся с постели и поцеловал ее в лоб. Чувствуя полную беспомощность, он вышел из комнаты. В гостиной он встретил Джона. В эту минуту Кен не хотел его видеть; холодно бросив ему на ходу «С добрым утром!», он вышел из дома. При этом Кен с такой злобой ударил кулаком по своей ладони, что в этом звуке Джону послышался раскат грома.
Глава 26
– Я рад, что ты стал активнее участвовать в общественной работе, – сказал мистер Колфилд. Было это в мае, полтора месяца спустя после пасхальных каникул.
– Да, сэр, – ответил Джон.
– Без сомнения, твоя успеваемость у нас в школе была превосходной, но в твоей характеристике для приемной комиссии Гарвардского университета я счел своим долгом указать на твою не совсем нормальную склонность держаться обособленно. Это твой единственный отрицательный показатель.
– Да, сэр.
– Тебя выбрали руководителем оркестра – что ж, это очень хорошо тебя характеризует, дополняя твои успехи в науках и спорте, – продолжал мистер Колфилд. – Всесторонне развитый молодой человек– вот чего требуют все университеты. Думаю, ты можешь попытаться подать заявление на повышенную стипендию.
– Благодарю вас, сэр.
– У них есть несколько стипендий, предусматривающих бесплатное проживание и питание. Постараюсь чем-нибудь посодействовать, – заключил мистер Колфилд.
Каждую пятницу вечером школьный оркестр, состоящий из девяти человек, репетировал в гимнастическом зале. Тэд Фарлоу хорошо играл на трубе, Фрэд Кон мастерски владел искусством ударника, а остальные подыгрывали, как могли. Когда Джон вошел в зал на репетицию, Тэд с остальными ребятами уже играли.
– Давай, Джонни, – сказали они. – Бери микрофон.
Оркестр начал исполнять старую мелодию «К западу от солнца, к востоку от луны». Джон дал им разок сыграть без слов, а потом запел:
– Слушай, это великолепно! – сказал Арт Брэдшоу. – Старик, ты зря тратишь время на латынь.
– Спасибо, – смутившись, сказал Джон. – Вообще-то, эта песня мне никогда не нравилась. Что там у нас еще есть?
В тот же вечер в дверь комнаты Джона постучал мистер Нили, который только что после долгого отсутствия вернулся в школу.
– Тебя к телефону, – позвал он. – Междугородний.
Джон поспешно направился в будку, установленную на первом этаже общежития.
– Джонни? – в голосе Молли слышалось напряжение.
– Да! С тобой все в порядке?
– О, Джонни! – последовала мучительная пауза.
– Молли, что произошло?
На другом конце провода послышался глубокий вдох.
– Это случилось, – наконец произнесла она.
– Ты уверена?
– Почти.
– Где ты находишься? Где ты сейчас?
– В аптеке, – сказала она. – Рядом со школой. Хотела сообщить тебе.
– Кому-нибудь еще говорила об этом?
– Только доктору! – она задыхалась от волнения. – Я ездила в город к врачу!
– Не плачь! – сказал он. – Прошу тебя, не надо! Мы что-нибудь придумаем.
– Что? Ты можешь приехать? Ты так нужен мне, Джонни!
– Конечно, я приеду.
– Когда?
– Сегодня. Сегодня же выеду.
– О, Джонни, спасибо! Я воображала страшные вещи, – она говорила так, словно у нее гора свалилась с плеч. – Я боялась, ты скажешь, что тебе нет до этого дела.
– Молли, мы – муж и жена!
– Да!
– Может, ужасно говорить это, но я рад.
– О, Джонни!
– Если не считать того, что ты страдаешь.
– Что мы будем делать?
– Поженимся!
– Как?
– Придумаем что-нибудь.
– Мне так стыдно! – снова муки в голосе.
– Чушь! – его слова прозвучали, словно удар хлыста. – Не говори так, Молли! Брось пороть чепуху! Мы вместе займемся этим, и все будет в порядке, только ты перестань стыдиться.
– Я попробую…
– Если кто-то и должен стыдиться, так это я. Давай уж я буду стыдиться за нас обоих. Мне это легче.
– Ладно, – в ее голосе послышалось смирение.
– Теперь слушай. Вытри глаза, иди назад в школу и жди меня. Пока мы не решим, что делать дальше, нам нужно держать это в тайне. Не знаю, сколько займет у меня дорога, но я сделаю все, чтобы добраться поскорее. Нам нужно поговорить и пораскинуть мозгами. Когда я приеду, соври, что я твой брат или что-нибудь в этом роде.