За обедом говорил отец. Они сидели друг против друга в маленькой столовой с двумя книжными шкафами, в которых перемешались книги о Прокле, лямблиях, святом Ансельме, кузнечиках и мавританской культуре в Испании. Горничная заботилась о хлебе насущном, а Дамарис обеспечивала пищу духовную. Сегодня отец был возбужден больше обычного: он еще никогда не видел столько бабочек, но ни одну не смог поймать.
— Представляешь, одна, огромная, сидела на дубе на вершине холма, — сказал он, — и исчезла — просто исчезла, как только я пошевелился. Не пойму, к какому виду ее отнести — не смог узнать! Мне показалось, что она была коричневая с золотом. Просто чудесная!
Он шумно вздохнул и продолжил обед. Дамарис нахмурилась.
— Ну, правда, папа, — сказала она, — если она настолько красива, не понимаю, как ты можешь продолжать так прозаически поглощать баранину с картошкой?
Отец поднял на нее глаза.
— А что мне еще делать? — сказал он. — Она была чудесна, она сверкала и переливалась. Вкусная баранина, — обиженно добавил он. — Я рад, что хоть издали на нее посмотрел.
Дамарис задумчиво разглядывала отца. Он был низенький и довольно плотный, и он действительно получал удовольствие от баранины. И он еще говорит о красоте! Она не понимала, что ненавидит его, ненавидит только потому, что он ее отец. Впрочем, точно так же она не понимала, что, приводя божественные замечания Платона о красоте, она сама воспринимает их только как записи в картотеке. История с Элоизой представлялась ей не более чем незначительным фактом в истинной биографии Абеляра. Независимо от того, верна ли подобная оценка, ее собственные чувства оставались совершенно не затронутыми хотя бы поверхностным анализом.
— Платон говорит… — начала она.
— А, Платон! — глубокомысленно повторил мистер Тиге, накладывая себе еще овощей.
— …что, — продолжила Дамарис, игнорируя реплику, — следует подниматься от явной красоты к абстрактной, а затем к абсолютной.
Мистер Тиге согласился, что Платон, несомненно, был великим человеком и вполне мог такое сказать.
— Но лично я, — добавил он, — считаю, что баранина помогает бабочкам, а бабочки — баранине. Вот почему я люблю завтракать на свежем воздухе. Она была чудесной, та, на дубе. Не пойму, что же это за вид. Коричневая с золотом, — задумчиво проговорил он. — Очень любопытно. Я просмотрел все свои определители и не нашел ничего похожего. Жаль, — добавил он без всякой связи, — что ты не любишь бабочек.
Демонстрируя завидное терпение, Дамарис сказала:
— Ну, знаешь ли, я не могу заниматься всем.
— А я думал, что Платон именно об этом говорил, — ответил отец. — Разве абсолютное не включает в себя все остальное?
Дамарис просто не услышала. Замечания отца о Платоне были слишком глупыми. Людям нужна долгая интеллектуальная тренировка, чтобы понимать Платона и Добро. Отец наверняка считает, что Добро — то же самое, что Бог. Малограмотные средневековые монахи тоже так считали. Персонификация (одна из побочных тем ее диссертации) — это ловушка для неопытного ума.
Надежды на публикацию статьи привели Дамарис в хорошее расположение духа. Она заметила отцу, что служанка стала лучше готовить. Если уж тратить время, лучше тратить его на нейтральные, а не на раздражающие темы, и она умело тратила его, пока не пришла пора ехать на собрание.
Когда она садилась в машину миссис Рокботэм, то опять услышала гром вдалеке.