Л. вышел из здания Пулковского аэропорта. Было темно и шел дождь. Л., помахивая небольшой в виде баула сумкой, сел в автобус. У него сильно выгорели волосы и загорело лицо.
Скоро он сидел на кухне и пил чай с какими-то девушками.
– Ты откуда приехал? из Москвы?
– Нет, – сказал он.
– А где ты был столько времени?
– На юге был.
– Заметно. А где на юге? На море?
– На море, на море, не все ли равно?
Он спал на диване, лежавшем прямо на полу, без ножек. Открыл глаза. Одна из девушек сказала, стоя над ним:
– Ключ на телевизоре.
– Ты куда?
– На работу.
– А-а, – сказал он.
– У нас тут сосед немного буйный завелся, но ты не обращай внимания.
– Не буду.
Л. полусидел на своем диване, завернув ноги в порванное ватное одеяло. Рядом стояла бутылка красного вина, лежали на полу магнитофон и пепельница. В дверях стоял немолодой, небольшого роста человек в грязном пиджаке.
– Ты кто? – сказал он.
– Кто надо.
– Я тут живу, вопросы есть?
– В этой комнате?
– В соседней.
– Ну, иди к себе и живи.
– Ты в моей квартире будешь командовать?
– Буду, – зло сказал Л., – пошел отсюда.
– А что злой-то такой?
– Уродился так неудачно.
– Может я пройду и сяду?
– Пройди, сядь.
Тот сел напротив дивана на детский стульчик.
– Может ты мне нальешь? – сказал он важно.
– Стакан принеси.
Через некоторое время Л. говорил ожесточенно:
– Я, дядя Миша, или как там тебя, людей терпеть не могу, твари, такие твари!
– А я?
– И ты тварь. Тебя ненавижу.
– Что же ты выпиваешь со мной?
– Все равно делать нечего, – сказал Л. и вдруг закричал: за что вас любить-то скотов, сволочи, все пропили, все. Всю Россию пропили, гады. За стаканчик вонючего вина, – сказал он проникновенно, – все продали! Россию, нашу родную землю, взяли и продали.
– Я-то тут причем?
– Как причем? Как причем? – причитал Л., – тебе сколько лет?
– Пятьдесят два.
– Я младше тебя на тридцать лет, на тридцать лет, а уже такой же алкоголик, как и ты, абсолютно такой же, если не хуже. Это все ты виноват. Ты. Ты лично все пропил и продал, гад. Какой же ты все-таки гад!
– Ты что, сдурел что-ли?
– Я не сдурел, – сказал Л. задумчиво, – сходи, дядя Миша, купи еще винца.
– Да не Миша я.
– Это не очень важно, сходи купи, а?
– Денег у меня нет.
Л. протянул ему деньги:
– А милиция тебя не арестует?
– Когда торпедный катер идет на задание, товарищ командир может не беспокоится, – сказал дядя Миша.
– Дверь не закрывай.
Пришел дядя Миша, принес вина.
– Хочешь, я тебе стихи почитаю? – спросил Л.
– Почитай.
– Если устали глаза быть широкими,
Если согласны на имя "браток",
Я синеокий, клянуся -
Высоко держать вашей жизни цветок. – читал Л.
Входную дверь открыли, дядя Миша вышел в коридор. Л. тоже вышел. Там стояла немолодая женщина.
– О, Гутя! – сказал дядя Миша.
– Так, – сказала Гутя, – пьян.
– Пьян, – подтвердил Л.
– И не стыдно тебе его спаивать?
– Не стыдно, – грустно сказал Л.
– Ну ты что, Гутя, что ты прицепилась к нему? Он из Москвы приехал, – сказал дядя Миша.
– Из Москвы.
– Правда, – сказал Л., – из Москвы.
– Ну и что приехал?
– Ленинград посмотреть, – сказал Л.
– Ну-ка иди в свою комнату, – сказала Гутя дяде Мише, – ребенок приехал Ленинград посмотреть, а ты ему показался тут, бессовестный.
Она затолкала его в комнату. Л. ушел в свою. Зазвонил телефон.
– Да, – сказал Л., – о, ты в Ленинграде? Здорово. А где ты? Да, ты что? Только здесь надо говорить у парадного. Давай, подымайся.
Он снова лег на диван, замотал ноги. В дверь позвонили.
– Да, – крикнул Л.
Вошел его приятель, огляделся. Они поцеловались. Л. не привстал с дивана.
– Мне тут надо сходить в одно место поблизости, сходим?
– Пойдем сходим, – стал вставать Л.
– Да не сейчас еще, попозже.
– Пойдем сейчас, выпьем пива по дороге.
– Пойдем.
Они шли по улице, зашли в подвальную дверь, на которой мелко было написано "Пивной бар".
– Ну, куда лезете? – сказал здоровенный парень, закрывая дорогу, – сказано же: "нет пива!"
– Мы на секундочку, – сказал Л., – в туалет зайдем.
Тот смотрел неприятно. Когда они вышли из туалета, парень сказал:
– Дверь вон там.
– Пьют же люди пиво? – сказал приятель.
– Кончилось.
– Ну, ладно, не шуми, – сказал ему Л., – мы из Москвы приехали, порядков не знаем. А ты, что тут – сторожишь?
– Сторожу.