Она удивленно посмотрела на него, но он не остановился и снова начал продавать билеты. Их взгляды встретились, и они улыбнулись друг другу.
Смена Ханафи подошла к концу. Он сдал сумку с деньгами и пошел по улице Мухаммеда Али, направляясь к кварталу аль-Манасара. Но что-то заставило его оглянуться. Посмотрев назад, он продолжал свой путь, но на лице его сияла улыбка.
Войдя в свой квартал, он прислушался: за ним кто-то шел.
Проходя мимо знакомого кафе, он ускорил шаги, чтобы никто из друзей, сидевших в кафе, его не заметил.
Наконец Ханафи оказался у своего дома… И в ожидании остановился у двери…
ТАУФИК АЛЬ-ХАКИМ
Горшок
Перевод Д. Юсупова
Да, больше всего нас волновала проблема питания. Вы, может быть, удивляетесь? Напрасно… Ведь на земле не было и нет более серьезной и трудноразрешимой проблемы. Вспомните — именно из-за нее так часто затевались войны и созывались международные конгрессы.
Да, вопрос питания стоял перед нами, и притом в наиболее сложной своей форме: раздобыть пищу мы еще могли, но как ее приготовить, — вот в чем проблема!
Жили мы в городе Даманхоре, и было нас трое: судья Бандар, судья Альбаруд и я — помощник прокурора. Бандар и Альбаруд были женаты. Их семьи жили в Каире, а сами они работали в Даманхоре и поэтому вынуждены были нести двойной расход за квартиру и соблюдать строжайшую экономию.
Дома у нас, как и в суде, право было на стороне большинства. Я не мог заказать какое-нибудь блюдо, если оно не нравилось двум другим. Наш слуга, которого мы держали только потому, что он довольствовался самой мизерной платой, умел выполнять лишь мелкие поручения, а в приготовлении еды ничего не смыслил. Изо дня в день он подавал нам к столу нечто весьма отдаленно похожее на пищу. И вдруг пришло избавление. Швейцар суда, по-видимому сжалившись над нами, однажды предложил: «Хотите, господа, я прикажу своей жене, чтобы она на вас готовила? В перерыв будет приносить вам обед».
Мы с жаром приняли это предложение, но поставили одно условие: обед должен быть приготовлен в печи, а не на примусе. С того дня мы ели из старого глиняного горшка, почерневшего от дыма и печной сажи. В этом горшке жена швейцара приносила нам мясо с картошкой. Но почему-то порции с каждым днем уменьшались, а аппетиты у нас не портились. Особенно любил поесть судья Альбаруд, коренной араб, потомственный бедуин. Уж если ему попадался самый большой кусок мяса, он не вставал из-за стола, пока не съедал все до последней крошки. Однажды мы попросили его оставить хоть что-нибудь для слуги. На это он ответил:
— Не беспокойтесь, аллах позаботится о нем, аллах не оставит ни одного угнетенного.
С этого дня мы стали называть нашего слугу не иначе, как «угнетенный».
«Эй, угнетенный, принеси-ка стакан воды!» или «Угнетенный, почисть ботинки!»
Наши друзья, слыша это странное имя, удивленно спрашивали:
— Среди вас есть угнетенный? И вы, судьи, оплот справедливости, миритесь с этим?
Судья Альбаруд с присущей ему находчивостью отвечал:
— Если б не было угнетения, к чему была бы справедливость?
Судья Альбаруд отправлялся на заседание самым ранним рейсовым автобусом, а возвращался — дневным. Он очень старался поскорее закончить заседание, чтобы успеть на этот автобус, так как следующий прибывал в Даманхор только в половине третьего. А это значит, что он мог опоздать на обед: не дай бог явиться к обеду последним! Я вместе с судьей Бандаром работал по уголовным делам. Мы тоже старались закончить свои заседания пораньше, чтобы опередить судью Альбаруда.
Однажды, увлеченные делом, мы совсем забыли об обеде. Швейцар взглянул на часы и, приблизившись к кафедре, шепнул:
— Горшок с едой уже давно дома. И господин Альбаруд тоже, наверное, там.
Мы переглянулись.
— От обеда, конечно, уже ничего не осталось, — с отчаянием прошептал судья Бандар. Потом он посмотрел в мою сторону и произнес с важностью: — Интересно знать мнение прокурора на этот счет?
— Обвинение полностью полагается на мнение суда, — ответил я.
Тогда судья Бандар встал и объявил перерыв до пяти часов. Он вышел из-за стола, снял красную судейскую накидку, а я свою — красно-зеленую прокурорскую, и, оставив папки с судебными делами в совещательной комнате, мы выскочили на улицу и побежали к автобусу, приговаривая: