На кровати под затененными лампами с перевязанной головой лежала без сознания Оливия Беттертон. С одной стороны стояла сиделка, с другой — врач. Джессоп уселся на стул в дальнем углу палаты. Врач повернулся к нему и заговорил по-французски: — Ей недолго осталось. Пульс слабеет.
— И она не придет в сознание?
Француз пожал плечами:
— Не могу сказать. Может быть, придет перед самым концом.
— Нет никакого возбуждающего средства?
Врач покачал головой и вышел из палаты. Сиделка последовала за ним. Ее сменила монахиня, которая остановилась около кровати, перебирая четки. Хилари посмотрела на Джессопа и, повинуясь его взгляду, подошла к нему.
— Вы слышали, что сказал врач? — тихо спросил он.
— Да. Что вы хотите делать, если Беттертон придет в сознание?
— Если она придет в сознание, важна любая информация, какую только можно получить. Какой-нибудь пароль, знак, сообщение, все что угодно. Понимаете? Она скорее станет разговаривать с вами, чем со мной.
С внезапным волнением Хилари воскликнула:
— Вы хотите, чтобы я предала умирающую?!
Джессоп, как это иногда с ним случалось, по-птичьи наклонил голову набок.
— Вам так это представляется? — задумчиво спросил он.
— Да, так.
Он внимательно посмотрел на нее:
— Хорошо. Тогда говорите и делайте, что вам заблагорассудится. Меня не мучают угрызения совести! Вам это понятно?
— Ничего удивительного, вы же исполняете свой долг. Можете сами задавать какие угодно вопросы, но только не просите меня это делать!
— Вы свободны в своих поступках.
— Нам нужно решить вопрос: будем говорить ей, что она умрет?
— Требуется подумать.
Она кивнула и вернулась на свое место у кровати. Сейчас ее сердце было полно сострадания к умирающей женщине. К женщине, которая стремилась встретиться с любимым мужчиной. Или она прилетела в Марокко лишь в поисках утешения, в надежде убить время, пока, возможно, не появятся какие-нибудь определенные известия о ее муже, о том, жив он или мертв? Хилари не знала этого.
Позади остались еще почти два часа, когда затихло щелканье четок. Монахиня заговорила мягким бесстрастным голосом.
— Что-то изменилось, — обратилась она к Хилари. — Мне кажется, мадам, наступает конец. Пойду позову врача.
Монахиня вышла из палаты. Джессоп подошел к противоположной стороне кровати, став у стены так, что оказался вне поля зрения умирающей женщины. Ее веки дрогнули и раскрылись. Светлые безразличные сине-зеленые глаза остановились на Хилари. Они закрылись, потом открылись опять. Казалось, в них возник легкий оттенок недоумения.
— Где?
Доктор вошел в палату как раз в тот момент, когда это слово слетело с почти бездыханных губ. Подойдя к кровати и остановившись около нее, доктор взял ее руку и нащупал пульс.
— Вы в больнице, мадам, — сказал он. — С самолетом произошла авария.
— С самолетом?
Она спросила слабым задыхающимся голосом.
— Вы хотели повидать кого-нибудь в Касабланке, мадам? Может быть, что-то нужно передать?
Ее глаза с болью перекинулись на лицо врача. Она произнесла:
— Нет.
И опять посмотрела на Хилари:
— Кто… кто…
Хилари наклонилась, сказав как можно отчетливей:
— Я тоже прилетела из Англии… Если чем-нибудь могу помочь вам, пожалуйста, скажите!
— Нет… ничем… ничем… только…
— Да?
— Ничем.
Ее веки опять вздрогнули, и глаза закрылись. Хилари подняла голову и встретила властный, повелительный взгляд Джессопа. Она решительно покачала головой.
Джессоп шагнул вперед. Он встал рядом с врачом. Глаза умирающей женщины снова раскрылись. Внезапно она узнала его, проговорив:
— Вас я знаю.
— Да, миссис Беттертон, вы знаете меня. Скажите мне все, что можете, о своем муже.
— Нет.
Глаза опять закрылись. Джессоп тихо повернулся и вышел из палаты. Врач посмотрел на Хилари и очень тихо произнес:
— S’est la fin![6]
Глаза умирающей снова открылись, с болью оглядели палату, остановились на Хилари. Оливия Беттертон сделала почти незаметное движение, и Хилари инстинктивно взяла ее белую холодную руку. Врач, пожав плечами и коротко кивнув, вышел из палаты. Две женщины остались наедине. Оливия Беттертон попыталась заговорить:
— Скажите… скажите…
Хилари знала, о чем та спрашивает, и внезапно ясно поняла, что должна делать. Она низко склонилась к лежащей.