Оба помолчали минуту. Далее разговор велся отрывочно, почти автоматически. Донесения контрразведки лежали в папке на столе, выудить из них что-либо ценное не удавалось.
— Его политическая благонадежность была, разумеется, тщательно проверена, когда он приехал сюда? — процедил Уортон.
— Да, все было вполне удовлетворительно.
— Восемнадцать месяцев назад… — задумчиво проговорил Уортон. — Прошлое, связанное с левыми политическими взглядами, убежден, таких угнетает. Меры предосторожности. Ощущение того, что постоянно находишься под микроскопом… Уединенная жизнь. Нервозность, подозрительность. Я такое наблюдал достаточно часто… Возникают мечты об идеальном мире, свободе и братстве, общий банк всех тайн и секретов и труд на благо человечества. А это тот самый момент, которого ждет какой-нибудь представитель отбросов человечества, он видит свой шанс и действует! — Уортон потер нос. — Никто так не доверчив, как ученые. И все шарлатаны-медиумы того же мнения. Только не пойму почему.
Сидевший за столом улыбнулся, и улыбка его была очень усталой.
— О да, так и есть, — сказал он. — Такие думают, что знают истину, понимаете? Это всегда опасно. Ну а мы совсем другие. Мы скромные, незаметные люди, не рассчитываем спасти мир. Мы всего лишь подбираем один-два разбитых кусочка или раз-другой поворачиваем гаечный ключ, когда случаются перебои в работе. — Он задумчиво постучал пальцем по столу. — Если бы я только знал немного больше о Беттертоне! Не о его жизни и поступках, а о бытовых, ежедневных мелочах. Над чем он смеется? Что заставляет его ругаться? Кто были люди, которыми он восхищался, и кто сводил его с ума?
Полковник взглянул на него с любопытством:
— А как его теперешняя жена? Вы допрашивали ее?
— Несколько раз.
— Она не может помочь?
Сидевший за столом пожал плечами:
— Пока не помогла.
— Вы думаете, она что-то знает?
— Она, конечно, не признается, что знает что-нибудь. Хотя все признаки налицо: тревога, горе, переходящее в отчаяние, волнение, но отсутствие каких-либо предварительных намеков и подозрений. Супружеская жизнь в полном порядке, никаких стрессов и так далее, и так далее. По ее мнению, он был похищен.
— А вы ей не верите?
— У меня есть большой недостаток: я никогда никому не верю.
— Хорошо, — медленно произнес Уортон. — Думаю, нужно собрать о ней побольше сведений. Что она из себя представляет?
— Совершенно обычная женщина, какую можно встретить каждый день за партией в бридж.
Уортон понимающе кивнул:
— Это еще более все усложняет.
— Она сейчас здесь, ждет встречи со мной. Будем опять все ворошить с самого начала.
— Ничего другого не остается, — согласился Уортон. — Хотя лично я не могу этим заниматься. Просто не хватает терпения. — Он поднялся. — Ладно, не буду вас задерживать. Не намного же мы продвинулись.
— К сожалению. Вы можете устроить тщательную проверку донесения из Осло. Оно вселяет надежду.
Уортон кивнул и вышел из кабинета. Оставшийся поднял трубку и сказал:
— Я приму миссис Беттертон сейчас. Просите.
Он сидел, уставившись в пространство перед собой, пока не раздался стук в дверь и в кабинет не вошла миссис Беттертон. Это была высокая женщина лет двадцати семи. Самым отличительным признаком была пышная шапка огненно-рыжих волос. Под их великолепием лицо казалось каким-то незначительным. У нее были сине-зеленые глаза и светлые ресницы, которые так часто сопутствуют рыжим волосам. Он заметил, что на ней совсем не было косметики. И размышлял над значением этого, пока здоровался с вошедшей и приглашал поудобнее устраиваться в кресле около стола. Отсутствие косметики склонило его к мысли, что мисс Беттертон в действительности знает больше, чем говорит.
Исходя из опыта, он знал, что женщины, перенесшие большое горе и волнения, редко пренебрегают косметикой. Осознавая, какое разрушительное воздействие оказывает горе на их внешний вид, они делают все возможное, чтобы свести такое воздействие до минимума. Подумалось, что, может быть, миссис Беттертон намеренно воздержалась от применения косметики с целью более убедительно сыграть роль убитой горем жены. Она сказала, почти выдохнула:
— О, мистер Джессоп, я так надеюсь… Есть какие-нибудь новости?
Он покачал головой и тихо произнес:
— Мне очень жаль, что я вызвал вас, миссис Беттертон, у нас нет никаких определенных известий.
Оливия Беттертон быстро сказала:
— Я знаю. Вы так и написали в своем письме. Но я подумала, что, может быть, с тех пор… ох! Я рада вашему вызову. Сидеть дома, размышляя и задавая себе вопросы… Это самое ужасное! Потому что не в состоянии ни на что повлиять.