– Погоди! Только без обид! Поставь себя на мое место! – Он шагнул за ней, но заметил, что развязался шнурок. Пока завязывал, исчезающий вид растворился в городских джунглях.
Она же возвращалась домой, озабоченная вечной проблемой – у кого бы перехватить денег? Ничего путного в голову не приходило. Ее подружки-аспирантки сами копейки считали. Плюс кризис, никто в долг не дает. В общем, вернулась ни с чем.
– У нее что-то случилось? – спокойно поинтересовался больной, пошевелившись под пледом.
– У кого? – не сразу вошла в роль Лера, расстроенная разговором с Козыревым.
– У Маши.
– А-а, нет, Юра, все в порядке, – спохватилась она и присела на край тахты. Очень хотелось все рассказать, пожаловаться на своего бездушного сожителя, но это было решительно невозможно. Лера только смотрела на него влажными глазами и ласково улыбалась. – Ты так и не поспал?
Что же, что же происходит? Жена или не жена? Почка или печень? Коварство или любовь?
– А почему у нас две кровати?
– Это же съемная квартира, – снова растерялась Лера, – здесь так и было.
Не убедительно. Совсем не убедительно. Сдвинуть же можно, в конце концов.
Он отодвинулся к самой стенке и односложно предложил:
– Ложись.
Лера на призыв откликнулась легко. Удивляясь самой себе. Поймала себя на том, что хочет прижаться к этому мужчине. Что за дурацкая сентиментальность! Не из-за свадебной же прически! Что произошло? Что в ней сдвинулось? К Козыреву не тянет. Вообще. А к этому – тянет. Еще как. Есть в нем что-то, чего нет в Козыреве, – какая-то сила и вместе с тем – спокойствие, то, что женщине нужно, – сильное плечо, не зацикленность на мелочах, умение увидеть главное.
С другой стороны, принцип. «С больными не спать!»
– Так что там у Маши? – Плетнев осторожно обнял ее.
«Как тепло», – подумала она. Как приятно. Именно с этим мужчиной. Странно – приятно и спокойно. А ведь он – пациент, который сам нуждается в защите. А она чувствует, что он способен ее защитить. И ей кажется, что благодаря этой защите она способна на многое, на такое, что и сама в себе не подозревает.
На узкой тахте они прижались друг к другу, словно сардины в банке. Зато он всем телом мог ощущать ее тепло, души прекрасные изгибы. Она, в свою очередь, тоже позволила себе прильнуть к мужскому плечу, оправдывая себя диссертацией. Девичья голова уютно улеглась на широкой груди. Для дела ведь…
– У Маши все в порядке, – проворковала Лера. – Ты ведь знаешь, какая она неугомонная. Не волнуйся.
– А я что-то волнуюсь…
Убитый физически, но не морально УАЗ, фырча, дребезжа и подскакивая на ухабах, нес на своих лысых колесах Федорова с Золотовым к бандиту Головину. Федоров на неудобства внимания не обращал – лишь бы движок не заглох. Золотов ради спасения итальянских ботинок – чтобы грязью снизу не окатило – выделывал ногами па, напоминающие упражнения для пенсионеров.
– Антон, ты извини, – Федоров переключил передачу, и под днищем что-то лязгнуло, грозя отвалиться и упасть под колеса, – это я Насте про тебя рассказал.
– Да уж понял, – усмехнулся Вячеслав Андреевич, снова подтянув ноги к груди. Прям не УАЗ, а тренажер. Фитнес не выходя из кабины.
– Если честно, я чуть не спятил, не могу без нее! Все равно своего добьюсь! Хоть десять лет понадобится, хоть двадцать…
УАЗ подпрыгнул, и макушка упрямца впечаталась в потолок. На этом бы и прервать признание. Но нет. Удар красноречию не помешал.
Майор Фейк деликатно молчал. Опять эти песни про любовь. В ток-шоу под названием жизнь.
– Мой батя знаешь сколько за матерью бегал? – не унимался герой шоу. – Четыре года. Представляешь? И она тоже, как Настя – ни туда ни сюда. Но батя своего добился. И у меня получится. Обязательно!
Удар кулака по рулю был подтверждением сказанного. УАЗ ответил «уханьем», означающим на автомобильном языке нецензурную брань.
Наконец прибыли.
Федоров затормозил неподалеку от миниатюрного замка из красного кирпича, щедро украшенного башенками. В Подмосковье такие в девяностых братва любила строить и цыганские бароны. А здесь провинция, мода отстает лет на двадцать.
– Вон его логово. Головы. Значит, так: он тебя в лицо не знает, поэтому скидывай китель, бери мой пиджак и звони в дверь. Откроет – дальше по схеме.
– А что у вас за схема? – насторожился Золотов. Если, как в кино, ствол вперед и от двери к двери мелкими перебежками, то он лучше сразу на вокзал. Согласен даже без вещей.
– Да как и у вас, – подсказал великозельский опер, – вежливо приглашаем в машину, положив палец на спусковой крючок. Только никакого насилия. Конституция!